Из газет того времени явствует, что его исследования воды сопровождались преследованиями и булавочными уколами юриспруденции, равных которым не бывало со времен Галилея. Возможно, ответственным за это слугам закона послужит утешением сознание того, что их зверские, варварские махинации достигли успеха — они отказали потомству в ясных записях о значении этих экспериментов, а возможно, и во введении в эзотерическую науку о воде, которая устранила бы значительную толику наших земных болей и несчастий. Практически все, что сохранилось от работ Де Селби в этой области, — это его дом, где бесчисленные краны и по сей день находятся в том положении, в каком он их оставил, хотя новое поколение, отличающееся более деликатным умом, и отключило воду на входе ее в дом из магистрали.
Вода? Это слово было у меня и в мозгу, и в ушах. Дождь начинал лупить в окна, не мягкий и дружелюбный дождь, а крупные, сердитые капли, с огромной силой расхлюстывающиеся о стекло. Небо было серое и штормовое, из него слышались резкие вопли диких гусей и уток, напрягающихся поперек ветра на грубых своих перовых крыльях. Черные перепела резко орали из засад, а распухший ручей бормотал, как сумасшедший. Я знал, что деревья под дождем окажутся угловатыми и раздражительными, а булыжники будут холодно поблескивать в глаза.
Я безотлагательно стал бы вновь искать сна, если бы не громкие удары молота во дворе. Я поднялся и по холодному полу подошел к окну. За окном человек с мешками на плечах колотил молотком по деревянной раме, возводимой им во дворе участка. Краснолицый и сильнорукий, он хромал вокруг своей работы огромными неуклюжими шажищами. Рот у него был полон гвоздей, ощетинившихся в тени усов, как зубы. Я смотрел, а он выдергивал их по одному и идеально забивал в мокрое дерево. Он остановился проверить своей огромной силой, крепка ли перекладина, и случайно выпустил из рук молоток. Он неловко нагнулся и поднял его.
Ты заметил что-нибудь?
Нет.
Молоток, молодой человек.
По виду молоток как молоток. А что?
Ты что, ослеп? Он упал ему на ногу.
Да?
А он и усом не повел. По его реакции можно подумать, что это перышко.
Тут я издал резкий возглас восприятия, немедленно поднял раму окна и высунулся в негостеприимный день, возбужденно подзывая рабочего. Он любопытно посмотрел на меня и подошел, дружелюбно и вопрошающе хмуря лицо.
— Тебя как зовут? — спросил я его.
— О'Фирса, средний брат, — отвечал он. — Выдь-ка сюда и помоги мне столярничать по-мокрому.
— У тебя деревянная нога?
В ответ он нанес по своему левому бедру могучий удар молотком. Его эхо гулко прокатилось по дождю. Паясничая, он приложил к уху согнутую ладонь, как бы напряженно вслушиваясь в произведенный им звук. Потом он улыбнулся.