Господа Бурцевы, Врангели, Меркуловы и разные старо— и нео-монарихисты являются, таким образом, лучшими союзниками и помощниками тех коммунистов, кои заражены «детской болезнью левизны». Они вольно или невольно хотят быть Иисусами Навинами, затягивающими революционный день[128]. Они упорно «ловят за фалды» покидающий Россию коммунизм. Но — тщетно!
Говорить серьезно о «борьбе» в прежнем смысле слова теперь уже, конечно, не приходится.
Но есть еще борьба номер второй. Борьба не белая, а зеленая. Не «генеральская», а «демократическая». Не интервентская, а чисто домашняя. Тот пресловутый «зеленый шум», который воспевает Савенков и которым его пылкие дальневосточные поклонники готовы были недавно наслаждаться даже в номерах портартурских отелей. Или — в несколько иной концепции — та «народная борьба», о которой философствует академичный П.Н. Милюков и мечтают романтические эсеры. Борьба с большевистской диктатурой «для народа и через народ». Ни Врангель, мол, ни Ленин, ни царь, ни комиссар.
Этот зеленый лозунг несколько более свеж, чем белый. Но реальный его смысл при нынешних условиях не менее безнадежен.
Если П.Б. Струве назвал первую стадию русской революции «пугачевщиной во имя социализма», то зеленое движение можно было бы назвать пугачевщиной во имя народоправства. Теперь мы имеем уже достаточно данных, чтобы оценить природу этого движения. По существу своему она столь же далека от народоправства, чем от всякой другой государственно-правовой категории.
Вместе с тем вполне обозначилось и ее реальное бессилие. Все эти Махно и Антоновы ни в какой мере не смогут служить фактором объединения и прочного, положительного успеха. Они безыдейны и поэтому в конечном счете бессильны. Никакой «ставки» ставить на них нельзя: они всех обманут и все предадут.
Какой же смысл имеет потакание такой «борьбе»? Может ли она приблизить час падения ненавистных большевиков? Отнюдь нет: население, наученное горьким опытом, не верит уже никаким повстанцам и определенно ориентируется на сильнейшего, т. е. на советскую власть. Оно не хочет ни зеленой анархии, ни красных карательных экспедиций. Разве вот последним нужна наша неопугачевщина: если городские чрезвычайки жаждут интеллигентских заговоров, то деревенские каратели естественно заинтересованы в мужицких «восстаниях». Не по большевизму, а только по стране бьют стрелы «патриота» Савинкова.
Но, быть может, в определении народной борьбы нужно исходить не из факта наличной партизанщины, а из нормы желательных организаций. П.Н. Милюков и пражские эсеры готовы как будто вместо зеленого знамени выбросить красное, как в Кронштадте. Но разве не ясно, что время Кронштадта уже миновало? Больше того: разве не ясно, что победа Кронштадта была бы великим несчастьем для России? Его красное с прозеленью знамя быстро превратилось бы в зеленое, пробудив всероссийскую пугачевщину и затопив в потоках крови те реформы, которые сейчас проводятся сверху, при полном сохранении «революционного порядка» и основ государственной дисциплины. Прочтите «Правду о Кронштадте», изданную кронштадцами в Праге, — и вам станет ясно, могли ли бы эти наивные люди править государственным рулем.