— Прекрасная страна. Вам хватит тут работы на сотни лет!..
Хватит. И это главное. Нет исчерпанности. Нет, правда, «святых камней», но зато есть святой огонь. Россия вся — в порыве к будущему, вся im Werden. Этого не может, думаю, не чувствовать всякий, кто побывает в ней.
Но, быть может, именно потому, что она «устремлена в будущее» и «грядущего взыскует», — так много изъянов, так мало устойчивого равновесия в ее настоящем. Она «смотрит вдаль», любит «дальнее», — и «ближнее» страдает, ближнее в беспокойстве. Пронизанной «Логосом», словно ей еще чужд «здравый смысл»:
…Но тебе сыздетства были любы —
По лесам глубоких скитов срубы.
По степям кочевья без дорог,
Вольные раздолья да вериги,
Самозванцы, воры да расстриги,
Соловьиный посвист да острог.
[356]Вспоминается Достоевский:
— Нужно быть, действительно, великим человеком, чтобы суметь устоять даже против здравого смысла.
И еще:
— Россия есть слишком великое недоразумение, чтобы нам одним его разрешить без немцев и без труда.
Труд будет. Труд идет уже. Приходит, как мы видели, и трезвость, т.-е. тот же «здравый смысл». Все дело в том, чтобы «устоять» против него, даже и усвоив, претворив его в себя. А вот понадобятся ли немцы, пока неясно. Шпенглер уже пытается разрешить русское «недоразумение». Но неожиданно решает его в том смысле, что оно само разрешит себя, без немцев, безо всякой Европы.
Опять «диалектика»: труд — и «недоразумение», здравый смысл — и «Логос», вериги — и расстриги, немцы — и Шпенглер. Лучше всего, впрочем, этой русской диалектике учиться не у Гегеля, а у Достоевского, Тютчева, отчасти Соловьева, Леонтьева…
Сильна ты нездешней мерой,
Нездешней страстью чиста,
Неутоленной верой
Твои запеклись уста.
[357]Этот тихий гимн, похожий на молитву, навевают в открытое окно деревья, сибирская глушь, московские воспоминания, русский воздух.
…Попробуй, объясни это моему уважаемому спутнику. Пожмет плечами, ну, снисходительно и вежливо улыбнется. Умный, воспитанный человек.
Однако, ведь и он чувствует, что перед ним — «юный мир», который разумом он считает низшим, но который подсознательно ощущается им, как нечто темное, могучее, жуткое, азиатское… и вместе с тем неотвратимо идущее на смену многому, что так дорого его душе… И нам тоже дорого… Но…
В самом деле:
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
В тяжелых, нежных наших лапах?..
[358](День. Разгуливается).
Ну, а теперь о людях «нашего круга» в Москве. Разыскал многих, наговорился вдоволь. Конечно, легче всего было вникнуть в настроения именно интеллигенции, спецовских кругов, также «попутчиков».