Часто слышал в Москве о большом развитии в деревнях сектантства. В некоторых районах укрепляется старообрядчество.
А в интеллигентских кружках там и сям загораются болотные огоньки рафинированной мистики. Говорят об антропософах, теософах, разных формах сомнительного оккультизма. Но все это текуче, гибко, скрытно… Все это за семью замками и печатями… И тонко, очень тонко, и часто рвется… И вновь течет, и вновь огоньки…
Однако, пора кончать. Скоро Чита. Уже появились характерные сопки, покрытые лесом и плешинами… Завтра рано утром граница. «Путешествие из Москвы в Харбин» — на исходе.
9-го августа.
КВжд. Можно сказать, «дома». В окнах знакомая равнина, монгольская степь, — скоро, должно быть, Хайлар. Отдельное купе, проводник в коричневой нарядной форме почтительно именует: «господин начальник». Какая перемена!
Один провинциальный адвокат рассказывал мне, горько жалуясь на судьбу, что оговорка «господа судьи» стоила ему громкого скандала и недвусмысленного предупреждения. Нет господ в свободной советской стране… Давно нет и «начальников»…
А тут все по иному. Почувствовал это сразу же, с первого шага. В Маньчжурии на вокзале произошло характерное qui pro quo (путаница, неразбериха — лат).
Китайская таможня. Раскрываем багаж. Китаец, быстро двигаясь, обращает внимание только на книги. Отбирает все и откладывает тут же на прилавок. Непосредственно за ним следует другой чиновник, франтоватый, даже хлыщеватый молодой человек, русский, очевидно, из белых офицеров. Его дело конфисковывать крамольные книги. Вижу, служит службу за совесть.
Подходит. Начинает перебирать книги. Гляжу, отбирает одну за другой. Беда. Отнимает даже «Версальский договор» в переводе Ключникова, перевод западных конституций Дурденевского, книжку С. А. Котляревского. Еще, еще. Большевистская пропаганда.
— Помилуйте, за что же Версаль? Если это и пропаганда, то отнюдь не большевистская!
— Ну, это же большевицкий перевод. У большевиков нет книг без пропаганды. Мало ли что написано «Версаль»: а перевод еврейско-большевицкий. В сущности, все книги должны быть конфискованы.
На мой недоумевающий взгляд — стереотипное:
— Можете жаловаться.
И не без яда:
— Только поскорее. А то через три дня их сожгут.
На этом беседа закончилась. Было обидно, и в душе с особой интенсивностью горел заносчивый советский патриотизм. Эта встреча «заграницы» сразу заставляла спокойнее относиться ко всем изъянам русской жизни и цепче ухватываться за родину, как она есть.
Впрочем, инцидент, благодаря случайному вмешательству некоего доброго влияния, вопреки ожиданию, завершился благополучно, и книги через некоторое время окольным путем вернулись ко мне…