Вахтангов (Херсонский) - страница 117
Этому уменью актера развивать в себе импровизационное самочувствие (в уже сделанной роли) должно предшествовать чувство «сценизма», то есть способность чувствовать себя свободно и естественно на сцене в особой художественной атмосфере данного спектакля, в его форме, его стиле, его ритме и, одновременно, способность остро ощущать то, что чувствует и переживает зритель.
Вахтангов учит, что всякая идея требует своей формы выявления. Идея и форма каждой театральной постановки неповторима, так как она рождается из взаимодействия трех факторов: пьесы, современности и данного художественного коллектива. Измените хотя бы один из этих факторов, и потребуется новое решение. Каждая пьеса требует своего, индивидуального решения. Мало того: решение будет другим в каждом ином художественном коллективе и при каждом новом изменении в жизни общества, в мироощущении зрителя.
Какую же форму он находит для новой сценической редакции «Чуда св. Антония»? В каком направлении он использовал и отточил здесь все пластические и ритмические средства выражения, внешнюю характерность фигур, движения, жесты, гримы, мизансцены, интонации речи?' В чем особенность нового «сценизма», новой природы художественных образов этого спектакля? Эта форма органически рождается из отношения режиссера К той среде, в которой развертывается действие. Если прежняя ласковая улыбка обернулась сарказмом, мягкая ирония — бичующим злым смехом, бытовой лукавый анекдот стал средством для злой общественной сатиры, то, конечно, уже неуместны прежние приглушенные, все смягчающие тона. Новую форму Вахтангов определяет, как гротеск. Вахтанговское тонкое понимание гротеска перекликается, как это уже намечалось в «Свадьбе» Чехова, с литературной манерой Гоголя и Салтыкова-Щедрина Но потребность в гротеске появилась у Вахтангова прежде всего от самого непосредственного ощущения современной действительности. Вахтангов мог постоянно видеть разнообразные приемы гротеска, широко распространенные у нас в то время в революционной сатире — в литературе, газетных и журнальных рисунках, на сцене самодеятельных театров, в революционном фольклоре. Вахтангов никому не подражал, но шел в этом случае от тех же народных, стихийно проявлявшихся источников как черпал из них, например, и Владимир Маяковский, прибегая к гротеску в своих пьесах, политических стихотворениях и незабываемых боевых «Окнах Роста».
«Чудо св. Антония» М. Метерлинка. Второй вариант. 3-я студия МХАТ. 1921 г.
Уже сделав второй вариант «Чуда», Вахтангов задумывается над третьим, так как чувствует, что волнующая его самого тема противопоставления человечности мертвому, механическому и сатирически осмеянному миру буржуа разрешена еще схематично и не окончательно избавлена от налета метафизичности и мистицизма, идущих от автора. Живым, наиболее реальным человеком оказался по существу, самый, нереальный — святой Антоний совершающий чудеса всерьез… (Его превосходно, с большим благородством рисунка и внутренней силой играет Ю. А. Завадский.) Образа Антония еще не коснулся атеистический, истребительный огонь революции. Но если окончательно уничтожить замысел мистика и символиста Метерлинка, то что останется от пьесы и какой смысл ее вообще ставить? Так снова и снова режиссер возвращается к мыслям об иных пьесах и об ином, новом их разрешении — ближе к современности, к мировоззрению нового, массового зрителя.