Уважаемые господа потомки!
Роясь в сегодняшнем окаменевшем говне,
Наших дней изучая потемки,
Вы, возможно, спросите и обо мне.
И возможно, что никто не ответит,
Сотрет всё с «Яндекса», словно пыль,
То, что сегодня оставляю детям,
То, что не сказка была, а быль.
Какая разница, если забылось,
Но если вспомнят — не зря шел,
Какой-то историк — не главный светило,
По старинке слушающий рок-н-ролл,
Скажет: родился после землетрясений,
Но покинул Азию уже в шесть лет,
Не особо уживчив, возможно, гений,
Безусловно, вспыльчив, ну чем не поэт?
Потом Ульяновск, еще лет восемь
В обычной школе с обычной шпаной,
Косил от контрольных, как все мы косим,
Он этим очень уж схож не со мной,
К стихам эти факты сведу не особо,
Возможно, всё это потом и не там,
Добавит — он не был совсем твердолобым,
Он всю свою нежность дарил лишь листам,
Были как действия, так и антракты,
Сбывались почти нереальные сны,
Но любых биографий сухи факты
Без спиралей истории развития страны.
Сначала армия, затем путчи,
Затем девяностых кровавый след,
Он не стал ни богаче, ни лучше,
Он просто жил, как обычный поэт:
В его карманах не гулял ветер,
Но и карманы не тянули к земле,
Таких, как он, немного на свете,
По таким скучают патроны в стволе…
На этих словах историк запнется,
Попросит водку и огурец:
«Понятное дело, где тонко, там рвется,
Давайте помянем его, и конец.
Упал он, как все, лед жизни ломкий,
Его судить не вам и не мне,
Ведь мы всего лишь его потомки,
Роющиеся в окаменевшем говне».