Итак, Симонов отрекся от Платонова не страха ради иудейска и даже не ради спасения журнала, а ради самого Платонова — логика совершенная! Укажем на источник, свидетельствующий о том, что это отречение далось ему не просто и не сразу. И больше того, Симонов сам все хорошо понимал и, возможно, пытался эту ситуацию переломить, тем более она задевала его лично.
Тесно связанная с редакцией «Нового мира» Л. К. Чуковская описывала в дневнике разговор с Симоновым в феврале 1947 года:
«— Мое положение особенно трудное, — сказал он. (Мы коснулись Платонова.) — Многие не любят меня, считают, что я вознесен не по заслугам и пр. И будут делать мне пакости. Но мне не могут пока — так будут крыть людей, которых я печатаю в журнале. Это мешает мне быть особенно смелым. А зато другие будут в обиде, что я не такой смелый… Но каков подлец Ермилов! Этот товарищ схлопочет от меня по морде. В том же номере, где поносит Платонова, делает передо мной реверанс…
— Что ж Ермилов, — сказала я. — Это ведь только псевдоним. Ведь и „Правда“ повторила его версию, и „Культура и Жизнь“.
— Разве „Культура и Жизнь“ тоже? — спросил он.
— Да, — сказали мы в один голос с Ивинской.
Странно, что он этого не знал.
— Прочтя Ермилова, я немедленно послал в „Новый Мир“ телеграмму: заказать Платонову другой рассказ».
Возможно, такая телеграмма действительно была послана и заказ Платонову на другой рассказ был сделан, да только ни одной платоновской строки при Симонове напечатано не было. Когда в 1948-м Платонов отнес в «Новый мир» «Житейское дело», рассказ проходной и в каком-то смысле антонимичный по отношению к «Возвращению» — в нем рассказывалась счастливая история рождения новой советской послевоенной семьи, и весь внутренний драматизм уходил во внешнее сплетение обстоятельств, — редакция его отвергла: «Рассказ „Новому миру“ не подходит». Симонов оставил автограф на рукописи и другого платоновского текста, поступившего в редакцию 11 марта 1948 года: «Я прочел. Дать прочесть Федину и Катаеву. К. С.».
Об этих отказах, о фактическом отречении от Платонова, о том, что в 1949 году он, Симонов, рассматривал рукопись последнего, составленного Платоновым авторского сборника прозы «У человеческого сердца», и, судя по всему, никоим образом его не поддержал — а меж тем Платонов просил Льва Славина: «Осмелюсь напомнить Вам о нашем разговоре в больнице: я просил Вас при случае поговорить с К. М. Симоновым. Кстати, я прошу Вас поговорить с ним и о моей книжке (рукопись „У человеческого сердца“), которая давно находится у него» — обо всех этих нюансах и деталях, в коих известно что кроется, автор мемуаров под неброским названием «Глазами человека моего поколения» написал уклончиво и скупо или же просто не написал ничего — забыл, должно быть, либо не придал значения (а вообще скажи и ему, и Фадееву, и Федину, и Ермилову, и прочим литературным корифеям тех времен, что полвека спустя они будут интересны нам прежде всего потому, что имели отношение к Андрею Платонову, тому самому, кто смиренно «не равнялся с теми писателями, которым не равен» — как искренне, должно быть, удивились бы).