Старшая, ростом по пояс взрослому, укрывшись за материнскими ногами, рассматривала темный проулок. Вот крошка дернула мать за локоть и показала на клубящиеся тени. Послышался еще один удар часов, но я была уже совсем близко.
Достаточно близко, чтобы услышать ее тонкий голосок. Отец удивленно смотрел, как я надвигаюсь на них, хрипло бормоча: «Эдвард! Эдвард!»
Старшая девочка захихикала и, нетерпеливо тыча пальчиком в темный проулок, что-то сказала.
Я неловко увернулась от отца — боясь, что собью, он прижал ребенка к себе — и протиснулась в мрачную, открывающуюся за их спинами брешь. Неумолимые часы пробили еще раз.
— Нет, нет! — но разве гулкий звон колокола пе рекричишь?
Наконец я увидела Эдварда; меня он, похоже, не замечал.
Это действительно Эдвард, а не игра воображения! Оказывается, галлюцинации были не так уж безупречны и не раскрывали его подлинного совершенства.
Неподвижный, словно статуя, он стоял буквально в метре от площади. Глаза закрыты, ладони разжаты, тонкие пальцы расслаблены. Лицо безмятежное, будто он спит и видит хороший сон. Грудь обнажена: белая футболка брошена на мостовую, и проникающий с площади свет дарит бледной коже неяркое сияние. Никогда не видела ничего красивее! Я задыхалась от безостановочного крика и отчаяния. Семь месяцев ничего не значили, равно как и ужасные слова, что он сказал мне в лесу. Равно как и то, что я, скорее всего, ему не нужна. А вот мне до конца жизни будет нужен только он.
Часы пробили снова, и Эдвард шагнул к залитой солнцем площади.
— Нет! — из последних сил молила я. — Посмот ри на меня!
Не слышит! На губах улыбка, нога уже поднялась, чтобы сделать шаг, который вынесет его на солнцепек.
Я врезалась в Эдварда с такой силой, что упала бы на мостовую, не поймай он меня. От удара из легких вышибло весь воздух.
Темные глаза медленно открылись.
— Ну надо же! — В серебряном баритоне сквозило замешательство. — Карлайл не ошибся.
— Эдвард!.. — Я жадно глотала воздух, звуки не давались. — Скорее, нужно вернуться в тень!
Он был потрясен до глубины души и не замечал, что я толкаю его назад. Впрочем, с таким же успехом можно толкать каменные стены домов. Часы пробили снова, однако Эдвард никак не отреагировал.
Я понимала, что мы оба в смертельной опасности, но, как ни странно, чувствовала себя отлично. Полноценным живым человеком. Сердце бодро стучало, горячая кровь неслась по венам, а легкие наполнял сладковатый, лучший в мире запах его кожи. В общем, я ожила: не то чтобы выздоровела, а будто никогда от боли и не страдала.
— Удивительно, как быстро все прошло… Я со вершенно ничего не почувствовал, они молодцы, — задумчиво похвалил Каллен и, снова закрыв глаза, коснулся губами моих волос. — «Конец хоть высо сал, как мед, твое дыханье, не справился с твоею красотой»,