— Правда, — Байрон обхватил рукой ее затылок и прижался своими губами к ее в глубоком поцелуе, одновременно срывая одежду. Они оказались кожа к коже. Он обнаружил, что голоден, как волк, что все внутри него свернулось в тугой узел. Он безжалостно пил из ее рта, Антониетта отвечала ему теплом на тепло. Их языки переплелись, извиваясь в дуэли. Руки были повсюду, прикасаясь, исследуя, заявляя права. Крайне нуждаясь в ощущениях и вкусе. В огне.
Когда его рот покинул ее, очерчивая дорожку из поцелуев вниз от ее горла к груди, она откинула голову назад, нетерпеливо выгибая свое тело навстречу его губам. Байрон знал, что едва контролирует себя, его клыки уже удлинились, поэтому ему приходилось быть осторожным, когда он посасывал и дразнил ее соски, превращая их в напряженные горошины. Он поцелуями прошелся по возвышенности ее груди, по ключице, прижавшись к выемке на ее горле.
Она сжала в кулаках его волосы, задыхаясь от необходимости, от нетерпения. Ее тело пульсировало от голода, от страсти. Его дыхание на ее шее заставляло ее мышцы в предвкушении сжиматься. Ее груди ныли, в животе все переворачивалось вверх дном. Его язык прошелся по ее коже. Его зубы царапнули нежно. Ласково.
Байрон передвинул ее. Принял ее тело под укрытие и защиту своего.
— Антониетта, ты уверена, что это то, чего ты хочешь? Я могу защитить тебя от опыта, которого ты боишься.
— Разве я кажусь испуганной? Я нуждаюсь в этом почти так же, как и ты. Я желаю тебя, Байрон. Я думаю о тебе каждую минуту, когда бодрствую. Я хочу знать о тебе абсолютно все. Я хочу увидеть, какой должна будет быть моя жизнь. Ты предлагаешь мне вещи, которые я не могу до конца понять, — ее кулаки сжались в его длинных волосах. Все ее тело вибрировало от сексуального напряжения.
Его зубы нашли ее пульс, его язык прошелся по этому местечку, отчего у нее перехватило дыхание. Он обнаружил, что любовь поднимается в нем, поглощая его, смешиваясь с желанием, с эротичным голодом.
— Я люблю тебя, — прошептал он и глубоко погрузил в нее свои зубы.
Антониетта вскрикнула, ее ноги практически отказались ей повиноваться, когда раскаленная добела боль пронзила ее тело, мгновенно уступив место обжигающему наслаждению. Разум Байрона был полностью слит с ее и она чувствовала его реакцию на ее кровь. Свежий вкус. Удовлетворяющий голод, который удовлетворить было практически невозможно. Молнии танцевали в их венах, потрескивая и шипя длинными плетями, воспламеняя их. Антониетта собственнически вцепилась в него. Она должна иметь его, должна ощущать под своими пальцами его тело. Должна ощущать его, погруженного глубоко в нее.