— У меня есть такая способность?
— Совершенно верно. Я также подозреваю, что ты обладаешь и другие дарами, которые используешь себе на пользу. — Его рука на плече продолжала удерживать ее на месте, не давая подняться, поскольку он намеревался исследовать ее тело на наличие остатков снотворного и того же яда, который был в организме ее деда.
То, что она даже не протестовала против того, что он прижимает ее к кровати, служило показателем, как Байрону удается загипнотизировать всех и вся. Она бы никогда никому не позволила диктовать ей движения, тем не мене не могла выдавить ни звука протеста. И как он может знать все это?
— Кто ты Байрон?
Воцарилось молчание. Комнату, казалось, наполнил запах цветов. Она вдохнула аромат, принимая его глубоко в свои легкие. В комнате горело несколько свечей, она смогла почувствовать слабый аромат фитиля вместе с незнакомым запахом.
— В данный момент, cara, я твой целитель.
По его настоянию Антониетта легла обратно на подушки. Не в силах ничего с собой поделав, она положила руку себе на глаза.
— Зачем ты это делаешь? — Байрон нежно отвел ее руку и погладил ее веки, область вокруг глаз.
На один разбивающий сердце момент она была уверена, он пройдется по ее шрамам. Она не смела дышать. Земля прекратила вращаться, как и тогда, когда он поцеловал ее. Она потянулась и схватила его за запястье:
— Я не люблю людей, которые пристально рассматривают мои шрамы.
— Шрамы? Ты имеешь в виду эти небольшие едва заметные линии, рассмотреть которые необходим микроскоп? — Байрон придвинулся поближе к ней, склоняясь так, что его дыхание согрело ее лицо. Она знала, что он всматривается в ее глаза. Но все, о чем она могла думать — как близок его рот к ее коже. — Мои шрамы намного ужаснее этих. Неужели физическое несовершенство беспокоит тебя?
Наступило молчание. Его бархатисто-мягкие губы прошлись по ее. Легко, с невообразимой нежностью коснулись уголков ее рта. На какой-то момент она не могла обрести дар речи. Антониетта с силой втянула воздух в свои легкие.
— Нет, конечно, нет. Как какой-то физический недостаток может беспокоить меня? Я не могу видеть, Байрон, — ей было ненавистно, что он мог посчитать ее такой мелочной, что ее могут волновать чьи-то еще шрамы. — Я знаю, мое лицо обезображено после аварии, — она пожала плечами, стараясь выглядеть небрежной. — Это произошло давным-давно, и я привыкла жить с этим.
Байрон уселся рядом с ней на кровать. Он начал понимать.
— Кто-то сказал, что у тебя шрамы, — ему не хотелось думать, как, должно быть, было трудно маленькой девочке потерять своих родителей и свое зрение и услышать, что у нее ужасные шрамы.