В его голосе слышалась полнейшая уверенность. Антониетта не могла рассказать ему о мире удушающей темноты. О том, как она просыпалась, задыхаясь, с перекрытым горлом, о том, как отчаянно старалась сделать вдох. Ее сердце заколотилось с внушающей тревогу силой. Но она молчаливо кивнула, не доверяя своему голосу. Она ненавидела отупляющий страх, который неизбежно охватывал ее, когда она оказывалась в неизвестном месте.
Байрон втянул ее в маленькую комнату и потянул за дверь, пока та не захлопнулась, закрывая их внутри. Он привлек ее под защиту своего плеча. Закрывшись, дверь отрезала свет и спрятала тайны Скарлетти, как делала это на протяжении столетий. Байрон пробежал рукой по стене. Резьба была гладкой и точной, произведением искусства, своеобразным дневником каждого поколения. Он прошелся по изображению оборотней, сначала людей, потом в частичной трансформации, а затем в облике кошки. Ягуары. Печальный конец для расы. Кровь была настолько разбавлена, что вызывала сомнения, осталась ли хоть горстка людей со всеми способностями. Так много видов исчезло или почти исчезло с лица земли.
Пальцы Антониетты нашли его, пройдясь по тем же самым красивым фигурам.
— Если ты не ягуар, тогда что ты такое, Байрон? — инстинктивно она воспользовалась более личной формой общения. Где-то за стеной кто-то крался по коридору с тайным умыслом.
— Я сама земля. Мой народ существует с незапамятных времен в той или иной форме.
— Значит, ты можешь менять облик! Скажи, можешь, ведь так? — она была в диком восторге.
Его дыхание согрело ее лицо. Его губы дотронулись до ее скулы.
— Если я буду вынужден ответить «да», как это повлияет на твое решение о включении меня в генофонд Скарлетти? — он прислушался к крадущимся шагам, когда они прозвучали мимо их укрытия.
— Это не смешно, — но в ней так и бурлил смех. И радость. Что было правдой. Она не теряла рассудок, как всегда считала, когда животное поднимало в ней свою голову и ревело, требуя свободы. — Я слишком старая, чтобы даже загадывать о ребенке, — последнее Антониетта сказала, чтобы образумиться. Она была слишком стара, чтобы задумываться о постоянных отношениях, даже если мужчина так интригует ее и заставляет ее чувствовать себя прекрасной и молодой, наполненной счастьем. Это была безумная страсть, физическое влечение, увлечение, которое вскоре пройдет. Оно должно вскоре закончиться.
Его ладонь скользнула по ее длинным волосам, взвешивая рукой ее тяжелую косу.
— Ты не знаешь, что такое старость, Антониетта.
В его голосе слышалась изрядная доля веселья.