— Но, дорогой! — просит она. — Это ведь мое последнее желание!
— Но я не хочу!
— Ну пожалуйста, милый!
— Хорошо тебе говорить! — недовольно произносит муж. — Тебе-то завтра с утра не вставать!
Стремление экзистенциалистов вновь и вновь подчеркнуть необходимость взглянуть в лицо смерти дало толчок движению помощи умирающим больным, в основу которого легла созданная в XX веке Элизабет Кюблер-Росс[5] философия биоэтики, провозглашающая честное приятие смерти.
Посетитель в ресторане: А каким образом вы готовите кур?
Повар: О, ничего особенного! Мы просто говорим им, что они должны умереть.
Тассо: Почему ты смеешься? Я говорю об экзистенциальном страхе смерти, эго не повод для шуток.
Димитрий: О, есть вещи хуже смерти!
Тассо: Хуже смерти? Что же?
Димитрий: Тебе когда-нибудь приходилось провести целый вечер с Пифагором?
Когда бывший президент Уильям Джефферсон Клинтон, отвечая на вопрос, произнес: «Все зависит от вашего определения понятия “было”», — он на самом деле осмыслял философию языка. Хотя, возможно, это занятие можно назвать и иначе.
Димитрий: Кажется, я наконец начинаю тебя понимать, Тассо! Все эти философские штучки — на самом деле лишь игра словами!
Тассо: Точно! Ты, похоже, действительно кое-что понял.
Димитрий: Значит, ты сам признаешь это! Философия — это только игра слов!
Тассо: Только игра слов? А как, по-твоему, еще можно заниматься философией — с помощью хрюканья и хихиканья?
Философия обыденного языка
Людвиг Витгенштейн, философ середины XX столетия, и его соратники из Оксфордского университета утверждали, что классические философские вопросы — о свободе воли, существовании Бога и так далее — оказались столь трудными лишь потому, что были сформулированы запутанным языком, способным любого сбить столку. Свою задачу как философов они видели в том, чтобы развязать языковые узлы, переформулировать вопросы и, соответственно, сделать практически лучшее из того, что можно сделать с любой загадкой, — разрешить ее.
К примеру, Декарт в XVII веке объявил, что человек состоит из разума и тела, при этом разум похож на призрака, заключенного в машине. Несколько столетий философы ломали голову над тем, что за сущность представляет собой этот призрак. Оксфордский философ, ученик Витгенштейна Гилберт Райл по этому поводу заявил: «Неправильный вопрос! Невозможно сказать, что это за сущность, поскольку это вовсе не сущность. Если мы приглядимся к тому, как мы описываем так называемые психические движения, мы увидим, что наши слова — лишь условные обозначения, описывающие поведение. Поэтому мы ничего не потеряем, если вообще отринем слово, обозначающее некое “место”, откуда, предположительно, берет исток наше поведение». Гилберт, дорогой, ты и вправду полагаешь, что решил проблему?