– Меня зовут Мария Викторовна, и я судебно-медицинский эксперт. Чем могу помочь?
Дурацкий вопрос. Помочь я могу едва ли, смерть – пожалуй, единственная необратимая штука в нашем мире, а в другой я не верю. Но это лучше чем «что вы хотели?».
– Вы… вскрывали мою дочь?
– Простите, а как ее фамилия?
Может, я, может, и нет. Криминальных трупов хватает – от «подснежников» до суицидов. За последние два дня были три молодые женщины. Изнасилование и убийство, взрыв и криминальный аборт с летальным исходом. Так которая из?
– Воронцова… Катя, – выдавила женщина. Вчера вечером тело отдали.
Эту помню. Неопровержимое доказательство того, что всеблагий и справедливый Господь – всего лишь выдумка для слабых. Девочке было шестнадцать. В девочку был влюблен мальчик, который ее не интересовал совершенно. Такое случается, и нередко. Только мальчик, как водится порой за юными мальчиками, решил, что это конец света. Сделал самопальную бомбу, навесил на пояс, шахид недоделанный. Напросился на встречу – мол, попрощаться хочу, докучать больше не буду. Обнял напоследок и бабахнул.
– Да, я проводила экспертизу. Что вас интересует?
– Где ее трусики? – спросил отец.
– Прошу прощения?
– Нам выдали одежду. Все на месте, кроме трусов. Где они?
– Понятия не имею. Возможно, возвращать было нечего.
Как могут выглядеть трусики после того, как прямо на животе у девушки взорвался заряд?
– Как это вы не имеете понятия, если, как говорите, проводили экспертизу?
– Ко мне на стол тело попадает раздетое. Если хотите, могу поискать санитара, который этим занимался.
– Уж поищите, – процедил он. – Не стыдно на людском горе наживаться?
Отвечать на риторические вопросы не имеет смысла, поэтому я молча развернулась и пошла искать санитара. Не то чтобы я верила, будто он стащил трусы. Просто клиент всегда прав и так далее и тому подобное, а врачи, конечно, убийцы и хамы, и нельзя лишать человека удовольствия в очередной раз убедиться в этом лично.
Искать, разумеется, не пришлось, куда он из секционного зала денется. Идти дольше оказалось: в служебные помещения родственники не допускаются.
– Михалыч, с этой, которую взорвали, ты работал?
Михалычу за шестьдесят, и, кажется, он был здесь всегда. По крайней мере шеф утверждает именно так, а я тут слишком недолго для того, чтобы это оспаривать. Пять лет после института – как раз тот срок, за который из личинки врача формируется специалист. С точки зрения обывателя, правда, доктором меня назвать сложно, ну да обыватели на то и обыватели, чтобы иметь единственно верное мнение обо всем на свете.