— Не знаю, мама, — искренне ответил он.
— Я знаю только одно: если бы так поступали все, то на вечер не осталось бы десерта!
При мысли о столь сокрушительной перспективе мальчуган залился краской.
— Подумай об этом, — добавила Черил, — и беги мыть руки: мы садимся за стол.
Ужин прошел мирно и спокойно.
Прежде чем пойти лечь спать, Брюс, как всегда, с вечера приготовил одежду, которую он собирался надеть на следующий день: костюм-тройку цвета морской волны в узкую полоску и очень строгую голубую рубашку, которая оживлялась галстуком с красноватым рисунком. На работу ему всегда нравилось одеваться в сугубо классическом стиле, но Черил предпочитала, чтобы по выходным он был в джинсах и куртке.
Она была уже в постели, когда Брюс вышел из ванной, одетый в одни лишь пижамные брюки из шелка-сырца, и она засмотрелась на него, подходящего к кровати своей упругой походкой, столь любимой ею… Ну разве могла она жаловаться?
Когда он лег возле нее, она протянула руку, чтобы погладить его мускулистый торс и плоский живот, который, как она знала, был очень чуток к прикосновениям ее ладони.
— Киска моя, — прошептал он.
Он обхватил ее руками, освободив ее худенькие плечики от воздушной сорочки, которая была на ней. Рядом с ним она выглядела настолько хрупкой, что даже после десяти лет супружества он все еще побаивался раздавить это удлиненное, гибкое, словно лиана, тело.
От поцелуев Брюса дыхание ее участилось; будучи столь же хрупкой, сколь и страстной, она оставалась влюбленной, как при первых встречах, и обладала природной способностью кружить ему голову.
Черил прижалась к нему так, чтобы ее тело как можно лучше повторяло изгибы ее любимого, чтобы в очередной раз глубже ощутить то восхитительное согласие, которое было их счастьем. Она ощущала своей горячей кожей его уверенные руки, и вновь и вновь ее охватывало все то же пьянящее чувство, будто это взаимное раскрытие останется навсегда их неистощимым сокровищем.
Она погружала пальцы в густые, слегка вьющиеся волосы, всегда пахнущие таким родным ароматом туалетной воды, и целовала его, отдаваясь без остатка. В очередной раз они бросились в волны взаимной гармонии тел и душ и, полные наслаждения, целиком погрузились в них, прежде чем выплыть, словно суденышко, на песчаный берег умиротворенности.
— О киска моя, ты так нужна мне, — прошептал он.
Она тоже нуждалась в нем, причем в это самое мгновенье больше, чем когда-либо.
Поймет ли он когда-нибудь, что со дня их свадьбы она приложила громадные усилия, чтобы нравиться ему и соответствовать той модели, в которую, как он полагал, Черил была выплавлена? Поймет ли он, что в той маленькой милой студентке, на которой он женился, скрывалась независимая женщина, артистическая натура, неспособная больше выносить это убогое существование, в котором прозябала?