Всё таки интересная эта штука - людская психология! Много раз читал о визитах монарших особ и как лебезили перед ними и их приближёнными местные. Но такого, как в Ростове, я себе и представить не мог! Тем более, что уже бывал в комиссии, возглавляемой Мехлисом. Или дело в том, что мы тогда были на фронте и прифронтовой полосе, и близость смерти заставляла людей проще относиться к визитам высокопоставленных чиновников? Не знаю... Но то. Что происходило в первые три дня после нашего приезда, вызывало только чувство брезгливости. Причём не только у меня.
Вечером 28 декабря, мне сообщили, что меня вызывает Лев Захарович. Разместили нашу комиссию в трёх небольших частных домиках на улице Очаковской. Когда я услышал её название, сразу вспомнилось пиво в двухлитровых бутылках, которое частенько попивали с друзьями на природе. Эх! Где они теперь, мои тогдашние друзья-товарищи? Что интересно - кроме нас в домах никого не было, в том числе и хозяев. А это наводило на определённые размышления, особенно в свете всего окружающего. Дело в том, что Ростов был очень сильно разрушен, особенно его центральная часть, и с жильём были определённые проблемы. Как таковое строительство в городе почти не велось, в основном разбирались завалы, на местах бывших домов. Как нам уже успел рассказать один из инструкторов Ростовского обкома, прикреплённых к нам, серьёзно восстанавливать город начнут только в следующем году. Из его же рассказа следовало, что город разрушен более чем на восемьдесят процентов, и в это верилось. Ещё когда я участвовал в работе по немецким концлагерям мне запомнились кирпичные горы, мимо которых мы проезжали направляясь в Ейск. А сейчас, зимой, всё выглядело ещё более жутковатым. Снежные горы, из которых торчат обугленные остатки стен - именно так выглядела большая часть города. Выделялись только восстановленные здания железнодорожного вокзала и свежепостроенное здание обкома партии. Не забыли о себе, млин! Почему-то именно этот трёхэтажный домина, бросающийся в глаза среди окружающей разрухи, сразу настроил меня против местных чинуш. А 'свободные', довольно вместительные дома в сильно разрушенном городе наводили на нехорошие мысли о наших фигурантах.
Идя к Льву Захаровичу, я с чувством глубоко удовлетворения вспоминал, как непроизвольно кривилось его лицо от подобострастных речей местной 'элиты'. Уже немного зная Мехлиса я был просто уверен, что в Ростовском обкоме грядут большие перемены. И не только в нём.
Поздоровавшись с часовым на улице и оббив перед входом в дом снег с сапог открыл дверь и пройдя маленький коридорчик я оказался в хорошо натопленной комнатке, играющей роль своеобразной прихожей. Всего в доме выделенном Мехлису было четыре небольших комнаты: одна использовалась как спальня, столовая и рабочий кабинет самого Льва Захаровича, вторая - как зал совещаний, третья - своеобразная казарма для шестерых сотрудников охраны, ну а последняя - прихожая, в которой всех входящих встречал дежурный охранник. Раздевались пришедшие к Льву Захаровичу здесь. В прихожей меня встретил улыбчивый старшина Тропин. Светловолосый здоровяк с Русского Севера, носил среди своих прозвище 'Чпок'. Но почему именно такое, я так и не узнал, хотя и очень старался. Что интересно, все ребята осназовцы, выполняющие функции нашей охраны, прекрасно знали о моём прозвище, хоть и обращались по званию. Нужно будет потом узнать откуда, хотя их, наверное, тоже с нашими делами ознакамливали. Хоть частично. Сняв шинель и пристроив её среди других висящих на вбитых в стену гвоздях, положил шапку на скамью и мельком глянув в зеркало прошёл в 'зал совещаний".