Она слишком отчетливо сознавала силу, излучаемую телом Блейка Монтегю, когда он остановился и воззрился на нее так, словно она была каким–то диковинным насекомым. Его квадратная челюсть и угловатые скулы казались резче из–за бронзового португальского загара. Греховно красивые, окаймленные черными ресницами глаза и такие же темные, чересчур длинные волосы создавали почти поэтический образ.
Именно от этого напряженного, острого как у орла взгляда, который останавливал на ней, Джослин брала оторопь; она ни за что не попыталась бы заигрывать с ним, как с любым другим мужчиной.
Она могла бы поклясться, что он зарычал, захромав вперед. Она приложила палец к губам жестом, означающим «тсс», Он грозно–вопросительно вскинул бровь.
— Прекратите вставать в позу и признайте, что птицу лучше освободить.
— Освободить?
Джослин, подняв одного котенка, ответила ему таким же рассерженным взглядом.
— А что еще можно сделать, если не освободить такое невоспитанное создание?
— Только не говорите, что отпустили тропическую птицу на волю в промозглой Англии. Может, вы слегка и того, но никто никогда не говорил, что вы дура.
Она на мгновение задумалась.
— Вообще–то Гарольд говорил это довольно часто. И у моих зятьев были случаи упомянуть об этом раз–другой, не говоря уже о мистере Огилви. Пожалуй, я предпочитаю «слегка того». А что именно это означает?
Он пропустил мимо ушей ее попытку отвлечь его.
— Птица принадлежит герцогу. Вы не можете забрать ее. Это воровство. Просто скажите мне, где она спрятана, и я, позабочусь, чтобы она была возвращена.
Джослин в ответ лучезарно улыбнулась.
— Природа никому не принадлежит, сэр.
Он заморгал, словно до него только что дошло, что она и в самом деле туповата, — реакция, к которой она давно привыкла. Чтобы не дать разгневанным членам семьи и посторонним убить несчастного Ричарда и его птиц, она научилась изображать беспомощность. Обычно они переставали орать, когда она адресовала им открытые простодушные улыбки и милые мольбы.
К несчастью, мистер Монтегю быстро пришел в себя. Он наклонился, схватил Джослин за руку и поднял на ноги, напугав маму–кошку.
— Большего бреда я не слышал за всю неделю, а я наслушался его предостаточно. Где птица?
— Послушайте, сэр, вы испортите мою накидку.
Наверное, ей следовало бояться. С таким ярко выраженным мужским началом ей еще не приходилось сталкиваться. От него пахло не парфюмом или помадой для волос, а мужчиной. Руки его не были вежливой поддержкой джентльмена. Она ощущала его страстную решимость, но не верила, что он может причинить ей вред из–за птицы.