– Митя, я – с тобой. Чего тебе еще? – раздосадованно спросила этуаль.
– Чтобы ты этого хотела, по-настоящему хотела! – ответил Уар, уже догадываясь, что грезит о несбыточном.
С некоторых пор московским нетрадиционным потребителям удалось внедрить в Лондон человека с придуманной высокородным родителем фамилией «сын сердца» – Александра Ивановича Герцена, рожденного от случайного греха Ивана Яковлева, имевшего общего предка с Романовыми – Андрея Кобылу, – с шестнадцатилетней немкой, дочерью мелкого чиновника, делопроизводителя казенной палаты в Штутгарте.
Разбуженный не в добрый час декабристами, поглядел «сын сердца» окрест и увидел, что окрест плох. Отчаявшись пробудить соотечественников, спавших глубоким цивилизационным сном, уехал в Лондон, не просто протоптав туда дорожку, а прорубив широкую просеку грядущим несогласным. Приобщен доподлинно был лондонскими из черт их разберет каких соображений. Впрочем, это не помешало ему оставаться патриотом Воробьевых гор, в которых зарыли они с Николаем Огаревым некое послание потомкам. Лондонские ошибочно полагали, что обиженный Россией никогда не простит родину. Но не таковы эти непонятные русские. Лишь только им удавалось отойти на безопасное расстояние, они принимались с энтузиазмом учить своих бывших соотечественников правильной жизни. А кто сказал, что соотечественникам потребна правильная? Соотечественники желали хорошей. А мера хорошего до сих пор никому в точности не ведома.
Александр Иванович жил в Лондоне, звонил в «Колокол», издаваемый на собственные деньги, отвергая рекламные предложения. Но глушилки в виде отечественных колоколен забивали лондонский набат. Обывателю вообще не свойственно следовать советам и учениям уехавших соотечественников. Уехал – и уехал.
Утомившись пустым звоном, Александр Иванович принял единственное предложение, поступившее с покинутой им Родины: быть резидентом московского потребменьшинства в Лондоне. Он находил, что общественные организации эффективнее государственных. После своей смерти от воспаления легких в Париже, он тихо вернулся в Лондон, поселился все в том же георгианском особняке Орсет-хаус неподалеку от «Little Venice» – «маленькой Венеции», как назвал Байрон этот лондонский уголок вокруг каналов, и оказывал потребные московским услуги.
Право же, кто станет читать его наставления о воспитании детей, когда и без него всем отлично известно, что пороть детей следует по субботам – по совокупности недельных прегрешений? И то обстоятельство, что человек писал статьи, фельетоны и воспоминания, никого не обязывает к их непременному прочтению. Ну представь, любезный читатель, что, явившись в среднерусскую глубинку, ты вознамеришься осчастливить соотечественников откровением: «Разумное признание своеволия есть высшее и нравственное признание человеческого достоинства». Пожалуй, бросит мужик соху и тотчас ринется разумно признавать прописанное мыслителем-наставником своеволие. И тут главное – вовремя отскочить в сторону, дабы не зашиб по дороге в чрезвычайном рвении.