Элеонора казалась спокойной и веселой. Джерард днем был занят, и она не могла теперь проводить с ним так много времени, как в первые дни. Теперь она занялась своими делами, видимо, обычными для нее. Она писала трактат со странным названием «Просьба Илии», составляла анаграммы, пела. В доме ее стали появляться новые лица — то молодой поэт, то музыкант, импровизировавший на спиноле и флейте, то алхимик, то предсказатель.
Они проводили многие часы за разговорами и музыкой, за долгим ужином. Джерард, возвращаясь с поля, часто заставал этих гостей у своей хозяйки. Элеонора была весела, беспечна, все ей нравились: один восхищал голосом, другой — мистической одухотворенностью, третий — стихами или предсказаниями.
Джерард вначале пытался говорить с ними серьезно, но они не слушали. Каждый из молодых гениев был сам по себе и увлекался лишь собственной персоной. Друг друга и вообще людей они мало любили. Какое им было дело до совместного труда бедняков на общинных пустошах? До справедливости?
Они собирались вокруг Элеоноры, каждый говорил свое, а она всех слушала и восхищалась и царила среди них, как пророчица и святая. Однажды он слышал, как она сказала:
— У меня дух не женщины, а мужчины. Я пророк Мельхиседек, царь Салима, священник бога всевышнего. Да, да, тот самый, который встретил Авраама и благословил его. Мельхиседек значит царь справедливости, а Салим — это мир. Кого я благословлю, будет благословен навеки.
Толстый, неповоротливый музыкант при этих словах неловко схватил и прижал к губам ее руку, юный алхимик упал на колени:
— О, благословите меня, ваше прелестнейшее преподобие! Я готов, как Авраам, отдавать вам десятину со всех своих доходов!
Джерард, стараясь не обратить на себя внимания, вышел из гостиной, прошел в сад. Стоял уже сентябрь, ночь была прохладной. Он вдохнул в себя бодрый чистый воздух, глянул вверх и увидел меж листьев яркую голубую звезду. Что он делает в этом доме? Зачем пришел сюда? Заработать денег, подобно рабу, наемнику? Нет. Он мечтал возродить здесь свою общину, самое дорогое свое детище… Но возможно ли это?..
В октябре Элеонора объявила, что уезжает в Данингтон, другой свой манор, а Джерарда оставляет в Пиртоне домолачивать зерно. Он и его товарищи обещали к декабрю закончить работы, чтобы получить обещанные двадцать фунтов и вновь стать свободными.
Однажды вечером он вошел в свою комнату. Пора было ложиться, но спать не хотелось. Он достал из угла старую котомку и со дна ее вынул пожелтевшие, погнутые по углам листы. Заметки, наброски…
Он оглянулся вокруг — стол, кровать под пологом, хорошие, крепкие стулья. В камине огонь. На столе в канделябре — свеча. Он один. Не землянка под нависшим берегом, не лучина, не опрокинутый ящик из досок… Как мог он так долго не брать пера в руки?