Элизабет шагала рядом с ним, счастливая его присутствием и его речью, готовая идти вот так все равно куда и слушать, слушать без конца. Она понимала, что ему надо сейчас говорить, а ее дело — только слушать, и поддерживать, и разделять с ним его мысли.
— Настало время радоваться, — продолжал он, — силы добра больше не будут попираться драконом; проклятая власть опрокинется к подножию своему. Новое царство придет сюда, к нам, на эту землю. Мы с вами увидим его, станем его участниками и работниками.
Они не заметили, как миновали Стрэнд, потом Флит-стрит и вышли на площадь к собору святого Андрея. Оба с утра не ели, но не испытывали ни малейшей потребности в пище. От ходьбы они согрелись, восторг, похожий на опьянение, переполнял их сердца; со стороны эта пара производила, вероятно, странное впечатление; впрочем мало кто в этот час в Лондоне, возвращаясь с казни, был спокоен и невозмутим. Элизабет видела вокруг взволнованные лица — то потрясенные, заплаканные или опечаленные, то радостные. Девушка совсем забыла об Эмили и о том, что надо бы вернуться домой. Они обогнули стынущую громаду собора и пошли теперь по Чипсайду. Дневной свет начал меркнуть.
— И знаете кто послужит орудием божьим в этих переменах? — голос Уинстэнли звучал по-прежнему уверенно и вдохновенно. — Самые бедные и презираемые. Они наследуют землю. Это еще скрыто от глаз богачей, и ученых, и правителей мира, но именно на бедняках лежит благословение неба. «Не бедных ли мира избрал господь быть богатыми верою и наследниками царствия его?» О, вы, кто называет землю своею и смотрит на других как на слуг и рабов! Вы думаете, что земля создана только для вас, чтобы вы жили на ней в богатстве и почете, когда другие голодают и стонут под вашим игом? Нет, господь пошлет своих слуг освободить землю, чтобы они служили ему вместе в общности духа и общности благ земных. Трепещи, гордая и жадная плоть, ты приговорена!
Смеркалось все заметнее. Они миновали еще одну площадь и свернули в боковую улицу. Джерард вдруг внимательно взглянул на Элизабет, улыбнулся и, придержав ее за локоть, толкнул какую-то дверь. Они сделали несколько шагов по ступенькам вниз и очутились в тепле почти пустого небольшого зальца. Хозяин подошел и осведомился: пиво? гусь? жареная телятина?
— Молока, пожалуйста. — Уинстэнли глянул на Элизабет. — И хлеба. Может, вы хотите чего-нибудь еще, мисс?
Нет, она не хотела. Хозяин принес кружки, ломти хлеба на деревянной тарелке и кувшин молока. Элизабет с нежностью смотрела, как истово и аккуратно ест Джерард. «Ни вина, ни мяса, — подумала она. — Он и вправду чист, как ребенок». Утолив голод, он заговорил опять: