— А твоя мама об этом знает?
— Ещё бы. Более того, она записалась ещё до меня.
— У него подозрительное лицо, — продолжал давить я.
— Для вас, полицейских, все подозрительны!
— Что делать, ведь он сатир. Их преступный характер известен. Любого сатира, не отсидевшего в тюрьме хотя бы два срока, сородичи просто не уважают…
— Чтоб ты знал, этот профессор Зак Фигувамнакис — известнейшая личность! Умница, интеллектуал, интеллигент, ни разу не был замешан ни в одном скандале, и вся его биография чиста, как простынь ангела.
— А вот это стоило бы проверить, — буркнул я себе под нос, чувствуя, что по большому счёту разговор уже закончен и мне её не переубедить.
Мы ещё немного поболтали на нейтральные темы, но обоим было ясно, что свидание уже напрочь испорчено. Эльвира вежливо попрощалась и ушла, так и не допив свой мохито.
Я устало вернулся в гостиницу. Но в номере мне не сиделось, взбрело спуститься вниз, где на рецепции был один старый компьютер с подключённым Интернетом. Поисковик мгновенно выдал аж пятьсот двадцать результатов на имя профессора психологии и специалиста по женскому пикапу Зака Фигувамнакиса. Так, посмотрим-посмотрим… должно быть что-то горяченькое. Уверен, этот благообразный господин имеет кучу пятен различного происхождения на своей безупречной репутации. Каково же было моё удивление, когда после двух часов кропотливого поиска я не нашёл ничего мало-мальски значимого, к чему можно было бы придраться, и если уж не использовать как причину запрета его завтрашнего выступления, так хотя бы показать моей упёртой журналистке…
Отчаявшись, я выключил комп и пошёл бродить по ночной улице, обдумывая невесёлую ситуацию. Я погулял по центру, мрачно глядя на веселящуюся молодёжь, выписал штраф одинокому водителю-дальнобойщику, неправильно припарковавшему машину у главного городского фонтана. Хотя, по настоянию шефа, на такие непритязательные мелочи проще закрывать глаза, но сейчас мне надо было на ком-нибудь сорваться. Потом долго бродил без цели, пока ноги сами не привели меня к нашему участку. Окна горели, значит, Флевретти на месте.
Я поднялся по скрипучим ступеням и вошёл в отделение — сигнализация заголосила, но это никого здесь уже не беспокоило, наоборот, звучало для наших ушей как мелодичный звон колокольчиков небесного стада коров для их звёздного пастуха, поэтому мы её редко выключали. Зато я ещё раз убедился, что наш капрал практически не нуждается в сне, хотя работал он двадцать четыре часа в сутки. Причём отнюдь не из честолюбия, коего он, кажется, вообще был лишён. А просто потому, что участок постепенно заменил ему дом и бедолаге самому было проще ночевать на старом продавленном диване для посетителей в отделении, чем дважды тратить пятнадцать минут на дорогу до своей пятиэтажки и обратно, утром и вечером.