Когда с горы спустилась Аля, оторопевшая от того, что увидела, она молча надела галоши и включилась в работу. Поток с обрыва уже прекратился. Степан Михайлович ушел к себе, а мы с Алей еще долго все выжимали и насухо протирали. Куры были помещены на свое место и присмирели. Замучились мы с Алей ужасно. Работали без отдыха, без еды и питья и только вечером истопили печку, вскипятили чай. За чаем я придумала, что стоит сделать, чтобы такое не повторилось.
У края обрыва надо было прорыть канаву полукругом, так чтобы середина ее, напротив того места, где стоял домик, была более мелкой, чем с боков. Полукруглые глубокие бока канавы направить к реке, чтобы вся вода естественно шла вниз к Енисею, огибая наш домик слева и справа, как бы обхватывая его клещами. Домик должен был оставаться сухим, вода – уходить дальше вниз. Аля одобрила мою мысль. И уже на следующий день я начала свою мелиорацию.
Аля запечатлела мое строительство в очень талантливом акварельном наброске, подписав его: «Малые стройки коммунизма». Набросок уцелел.
Мои мелиоративные способности оказались на высоте, больше вода в дом не попадала, и мы чувствовали себя благополучно. Тогда мы не знали, что наш любимый домик, который нам так понравился своей чистотой и масляной покраской, таит в себе новое несчастье, что весь дощатый пол домика был съеден грибком, что доски пола были просто видимостью, снизу прогнили и лежали прямо на прибрежной гальке, фундамента в доме вообще не было. Потом мы перекрыли полы с помощью соседа Кормана новыми свежими досками и брусьями, купленными мной на комбинате. Но это было потом, почти перед самым отъездом из Туруханска…
Мы жалели, что не удосужились в бытность у бабки хорошенько расспросить и записать беседу с Афоней Тетериным, бывшим дневальным И. В. Сталина. Хотя записывать что-либо было опасно. Соседи были обязаны доносить о нашем поведении, а всякое писание возбуждало любопытство, а у органов – желание устроить обыск и изъять написанное. Необходимо было жить очень неприметно, не привлекая внимания.
Мы понимали, какой интерес у друзей с Большой земли мог вызвать рассказ о нашей встрече с Афоней.
А было это так. Как-то зашел к нам наш сосед, зять Зубарихи, Григорий Силкин. Устроился он на работу в обслуге катеров на пристани. Это был словоохотливый и довольно грамотный, еще молодой мужчина, любящий говорить о жизни и о политике, но горький пьяница и безвольный человек. Работящая, молчаливая дочь Зубарихи Наташа – нянька в местных яслях – ему приглянулась. Переехал он из своего общежития к Зубарихе и, промаявшись в тесноте, построил избу в нескольких десятках шагов от бабки, стал там жить и налаживать хозяйство.