Это была, возможно, последняя поездка в Мироедиху. На следующий год после смерти Сталина все население колхоза, состоявшее, главным образом, из немцев, получило документы и разъехалось кто куда. Лес быстро завладел бывшей пашней, домишки развалились, и осталась только одна заезжая на берегу, как памятник былого – с поломанной крышей, пустыми глазницами окон и оторванной дверью.
К Алиному возвращению я готовилась, как к празднику. Из своего платья смастерила ей комбинацию, из старых валенок заказала у сапожника боты. Купила нового белого материала на белье и сшила ночную рубашку. Из бракованного куска сурового холста (мыши объели) сшила и вышила крестом скатерть на ее стол. Ходила на берег Енисея, присматривалась к устью Тунгуски, откуда должна была плыть лодка. На Енисее уже была кайма заберегов, лужи хрустели тонким льдом.
Аля вернулась. Пальма обезумела от счастья, я – тоже. Конечно, она была простужена, измотана, но жива и рядом.
Дома, разглядывая подарки, она мне призналась: «Знаешь, я с детства носила столько чужих обносков, что уже с ранних лет мечтала о чем-то, специально сшитом на меня и из нового материала».
Конечно, обе мы были растроганы и очень рады встрече. У Пальмы к этому времени были очередные, на этот раз чрезвычайно лохматые щенки. Аля, приходя домой и раздеваясь на своем топчане, ласково звала «куть-куть». Щенки, неуклюже переваливаясь через порог кухни, счастливо повизгивая, оставляя маленькие лужицы, спотыкаясь и толкаясь, бежали к ее ногам, она их подхватывала на руки, целовала в носы и говорила: «Ну, у кого еще могут быть такие щенки! Ты, Пальма, умница, хорошо постаралась!…»
Но со здоровьем Али все как-то не налаживалось. Она очень похудела, по ночам покрывалась испариной, быстро уставала. И снова замыкалась в себе… Я знала, что у Али в лагере была вспышка туберкулеза, а наследственность у нее была плохая – туберкулез был у отца.
Среди наших приезжих нашелся один пожилой санитарный врач из Москвы. Как-то, подкараулив его на улице, я подробно рассказала о симптомах.
Он пробурчал, что заочно лечить нельзя, записал все Алины данные и неожиданно сказал:
– Вам повезло, в Туруханске получены из Москвы две упаковки стрептомицина на курс лечения двух больных. Ко мне с ТБЦ никто не обращался, и я смогу один курс лечения провести ей.
Летела я домой с этой вестью как на крыльях и, конечно, сразу столкнулась с недовольством Али.
– С чего ты взяла, что я заболела, – говорила она, сердясь, – и вообще кто тебе дал право просить от моего имени?
Просить что-либо у кого-либо Але было горше горького.