Свет в холле и на лестнице был погашен, а мягкий ковер заглушал шаги. Его путь освещал свет от уличных фонарей. Он прекрасно знал, что комната Генриетты будет полна света. Она испытывала ужас перед темнотой, и рядом с ее кроватью всегда горела лампа. Когда она была ребенком, отец в наказание запер ее в шкафу, и с тех пор у нее развилась клаустрофобия. При мысли, что она может оказаться в темноте, она впадала в истерику.
Неслышно лорд Харткорт приоткрыл дверь в комнату Генриетты. В руке он держал букет гардений. Он решил разбросать цветы по подушке, чтобы ее волосы впитали их аромат. Внезапно он замер! Голая рука покоилась на плече Генриетты, а рядом на подушке лежала чья-то голова! Генриетта не одна!
Он, наверное, целую минуту стоял неподвижно. Наконец Генриетта открыла глаза. Она вскрикнула, ее крик был полон смертельного ужаса.
— Прошу прощения за вторжение, — ледяным тоном, который, казалось, заморозил всю комнату, произнес лорд Харткорт.
— Боже мой! Но ты не собирался сегодня приходить! — выдохнула Генриетта.
Лежавший рядом с ней мужчина пошевелился и приподнялся на локте. Он был средних лет, с седеющими волосами и с густыми темными бровями. Он уставился на лорда Харткорта с выражением замешательства на лице. Вид у него был крайне нелепый.
Лорд Харткорт развернулся на каблуках.
— Позвольте пожелать вам обоим доброй ночи. — Его слова были полны сарказма.
Затем он вышел и тихо прикрыл за собой дверь.
Пока он спускался по лестнице, он слышал, как кричала Генриетта. Ее пронзительный голос был неприятен, и он понимал, что она еще долго после его ухода будет кричать и ругать всеми словами своего нынешнего любовника, кем бы он ни был.
Лорд Харткорт сел в машину и завел двигатель. Он в бешенстве рванул с места и, не разбирая дороги, помчался по пустынным улицам Парижа. Причиной охватившей его ярости была не Генриетта, а он сам, допустивший, чтобы его выставили таким дураком. Еще куда ни шло, думал он, если бы мужчина, с которым Генриетта изменяла ему, был молод и привлекателен, но стареющий любовник мог означать одно-единственное — ей хотелось больше денег, больше драгоценностей, ее жадная натура оказалась ненасытна. Он презирал себя за то, что позволил себе связаться с таким мелочным, жадным, полностью лишенным совести существом.
Когда он вспомнил о счете, который ему придется оплатить за изумрудное ожерелье, подаренное им Генриетте вчера вечером, то понесся еще быстрее. Можно, конечно, отказаться платить, сказать ювелиру, что он не одобряет таких дорогих подарков и что ожерелье надо вернуть. Но он знал, что стиснет зубы и заплатит. Он сделал подарок своей любовнице, а раз это подарок — она может оставить его себе. Пусть она повесится на нем! Да, пусть у нее остаются ее драгоценности, но он даст указания своему поверенному немедленно выставить ее из дома.