Несмотря на царственную осанку и достоинство, с которым держалась Элизабет Бук, стоявшая рядом с ней женщина до такой степени затмевала ее, что декан вдруг как будто стала меньше ростом. Я незаметно окинула незнакомку взглядом — высокая, не меньше шести футов, травянисто-зеленый костюм плотно облегает худощавую, гибкую фигуру. Длинные платиновые волосы женщины доходили до талии. Сначала мне показалось, что она совсем еще молода, но, подойдя поближе, я забила серебрившиеся в волосах пряди и тонкие морщинки в уголках глаз и поняла, что ошибалась. Зеленые глаза незнакомки смахивали на изумруды. От ее немигающего взгляда мне стало неуютно. Направляясь к ним, я почувствовала, что я разглядывает меня, и зябко поежилась — ощущение было такое, что меня поджидает пума.
— А, Каллех, вот и вы! — Элизабет Бук протянула мне обе руки. — Прекрасно выглядите!
— Спасибо.
Я надела свое любимое платье для коктейля «Дольче и Габбаны», переливчато-синего цвета, облегавшее меня как перчатка и придававшее моим волосам медный, а глазам — зеленовато-синий оттенок. Однако рядом с этой величавой женщиной я вдруг почувствовала себя замарашкой.
— Каллех Макфэй, позвольте представить вам Фиону Элдрич, она изучает «елизаветинцев».
Зеленые глаза Фионы Элдрич сузились как у кошки.
— Лиз как раз рассказывала мне о вас, Каллех… могу я называть вас Каллех? Обожаю старинные кельтские имена! Такие романтичные!
— Конечно, — кивнула я, пытаясь угадать, что ей рассказывала обо мне декан Бук. — Только, боюсь, в моем имени нет чего романтичного. В переводе оно означает «старая карга».
Фиона, покачав головой, негромко рассмеялась — мне показалось, я услышала звон серебряных колокольчиков. Вероятно, это звенели ее сережки в виде крохотных серебряных шариков на изящной серебряной цепочке.
— Это более поздний, искаженный вариант, — возразила она. — А Каллех… так древние кельты называли одну из своих наиболее почитаемых богинь. Кстати, Лиз упоминала о вашем маленьком подвиге в лесу.
— Пустяки, — буркнула я, слегка удивленная тем, что они обсуждали не мою научную подготовку, а, в общем, ничем не примечательный случай. — Я всего лишь выпустила запутавшуюся в ветвях птицу. Ничего особенного.
— Я бы так не сказала, — покачав головой, возразила Фиона Элдрич. — Но… там будет видно.
Поскольку я понятия не имела, что на это сказать, повисла неловкая пауза. Сделав над собой усилие, я спросила Фиону, каким драматургам Елизаветинской эпохи она отдает предпочтение.
— Эдмунду Спенсеру, естественно, — с легким раздражением буркнула она, словно ничего, глупее нельзя было спросить.