– Ты плохо кончишь, тварь, – тихо сказал Старый. – Ты даже не умрешь – ты сдохнешь.
– Ну так мы все сдохнем, – рассудительно сказал Саенко. – Вы, например, значительно раньше, чем я. И сильно вас утешит то, что вы будете умирать с неизмененным челюстно-лицевым аппаратом? Вот эти люди, – он широким жестом обвел пространство возле сарая, где лежали покойные Артемовы односельчане, – им от этого легче?
– Мы умрем людьми. А ты сдохнешь тварью, – отозвался Крысолов.
– А, труп подал голос. Кстати, вы знаете, почему вы до сих пор живы? Это ненадолго, правда, но все равно – наслаждайтесь пока. Ты знаешь, Крысолов, ты не первый, кто ломает мою жизнь. Первый раз ее не то что поломали, а разбили. – Саенко показал руками, как разбили его жизнь, – получилось, на мелкие кусочки. – Когда развалили Союз, и нам пришлось уезжать из Туркмении. Я тогда совсем маленький был, а помню, как в товарном вагоне трясся, а на каждом перегоне сцепщикам – даже сцепщикам! – надо было бутылку давать, а то ведь так вагон с горки спустят – ничего не уцелеет. А еще менты, пожарники – каждый свой кусок рвал. И не туркмены ведь, от которых мы уезжали, – свои, к кому ехали, так делали. Потом – когда из-за денег, которых у нас не стало, я не поступил туда, куда хотел. И мне пришлось идти в этот долбаный бизнес. Потом, когда все вроде даже начало налаживаться, мне даже стало это нравиться, случилась Хрень. Но я и тогда не пропал. А потом пришел ты и опять все испортил. Причем во всем. – Он несколько истерично хохотнул.
Ну вот почему, почему девки всегда любят таких, как ты, – пропахших потом и порохом, грязных, вонючих. Только потому, что ты можешь больше выбить очков на мишени? Швырнуть кого-то через плечо-бедро? Я вот Хрень и того, кто ее устроил, ненавижу и поэтому еще: вы нас – богатых, сильных – сильных не этой вашей дурацкой физической силой – силой власти – опустили хуже, чем на зоне. – Голос его все повышался, в нем все сильнее слышались истеричные нотки. – Вот только запомните, ну пока есть чем помнить: я умнее вас и всегда буду над вами. Пусть ненадолго: сколько ты говорил – пару лет? – Тимур глянул на Жорика, тот часто-часто закивал. – Мне хватит. Я был умнее вас, когда подменил пару бутылок водки в поезде на воду, и пусть те козлы еще скажут мне спасибо, что у меня тогда не было с собой метилового спирта, я бы точно их «угостил». – Я был умнее, когда покупал в институте доллары, на которые мои друзья-комсомольцы смотрели как на империалистические деньги. Я всегда опережал на ход – и с долларами, и потом. Я ведь видел, к чему все идет: все копили эти долбаные доллары, а я уже тогда, за два года до Хрени, начал переводить их в золото. Благодаря чему и выжил в тот самый первый год. И сейчас я умнее всех – я уже год, как потихоньку «причащаюсь», потому что предвидел, что однажды появишься ты. Ну не ты, так кто-то другой. Или просто сырье на складах бы все выгребли, а я был бы уже готов. Так и вышло – я был готов, когда узнал, что вы с вояками к нам едете: как и знал, чем все закончится. Стоило немного только нужной «жвачки» подобрать – и вот он, новый я.