– Решай до обеда, менестрель. Если ты не захочешь пойти, то сожги карту. А тело твое пусть будет у подножия сторожевой башни.
Я кивнул. Долги платят. Долг жизни – или послушанием, или жизнью. Иного не дано.
– Аскин, ты рассказал мне не все.
Он молча кивнул.
– Почему бежал плененный Враг? Почему вы так испугались его бегства?
Мгновение поколебавшись, Аскин сказал:
– Я отвечу на первый вопрос. Второй ясен и так – мы испугались, потому что Враг захотел убежать. Он не пытался, никогда. Он знал, что это ничего не изменит. А если Враг бежал – значит увидел надежду уничтожить нас.
Я кивнул, принимая ответ. Аскин встал и шагнул к двери.
Интересно, а действительно ли я люблю жизнь? Свою и чужую? И погибнут ли другие, если мое тело ляжет у подножия сторожевой башни гайда Ириана?
– Оставь тот порошок, что ты предлагал мне, – остановил я Аскина, уже стоящего на пороге. – Мне нужно петь перед уходом, а я лишился сна по твоей милости.
Аскин снизошел до быстрой улыбки.
– Я не сомневался в тебе, менестрель.
Кожаный мешочек с порошком лег на стол. А дверь за Аскином закрылась. Смогу ли я узнать его среди других Говорящих?
Вряд ли.
Высыпав порошок – черный и влажный, больше всего напоминавший пахотную землю, на ладонь, я проглотил его. Ни вкуса, ни запаха. Запил вином. Камни тепла тусклыми угольками легли на на стеклянное дно.
После вчерашнего празднества зал успели убрать. Ни гайда, ни его мечников еще не было. Только беспамятные суетились между столами, вытирая последние жирные пятна и выметая из щелей в полу огрызки. Усевшись в уголке я следил за их возней, невольно вспоминая слова Аскина. Что же, по меркам предков все они – дети?
Беспамятным было двадцати до сорока, не больше. Старые рабы редко прислуживают в замке, для них есть поля и мастерские. В замок берут молодых, ловких и красивых. На первый взгляд рабы мало чем отличались от тех же мечников. Одежда их была простой, но добротной и чистой. На поясах у некоторых имелись ножи – чтобы выполнять мелкие работы, резать живность. Движения быстрые, уверенные. Но вот если посмотреть в лицо – сомнений не будет.
– Добрый менестрель, не принести ли вам вина?
Я обернулся на подошедшего раба. Лет тридцать пять… или семнадцать, по меркам Аскина. Враг меня возьми, с чего лезут в голову эти глупости? Лучше думать о походе к Куполу…
– Добрый менестрель…
– Я слышу.
Раб замер, ожидая приказаний. Какой же он ребенок? Немногим меня ниже, руки сильные, мускулистые. Я победил Тива и стал менестрелем будучи куда моложе…
А этот – уже никем не станет. Глаза на красивом, тонком лице – пустые, выцветшие. Губы сложены в вежливой улыбке. На лбу, под аккуратно зачесанными волосами, едва заметное клеймо Острова Ириана. Он не стал глупее после того, как сделался беспамятным. И если начать его расспрашивать – поведает свое прошлое с точностью, доступной немногим свободным.