В кафе я трепался со всеми, кто только пожелает. Я смеялся над глупыми шутками собеседника и еще громче — над своими собственными. С собачниками я вел бесконечные разговоры о кокер-спаниелях, с секретаршами — о бумаге. Параллельно я делал отчаянные попытки нажить себе проблемы с алкоголем. Мой желудок героически сопротивлялся.
«Спорт-кафе» получило свое название благодаря небольшому телевизору на стене, который включали лишь во время футбольных матчей. За стойкой стояла Фрида, красивая брюнетка средних лет. Все свои немногие свободные часы она проводила за изготовлением деревьев из жемчуга, которые потом расставляла на барной стойке, снабдив ценниками. Никто ни слова о них не говорил, поэтому я не думаю, чтобы хоть одно из них купили. Ну, может быть, одно все-таки купила Вики. Этой девушке было очень трудно оторвать взгляд от Фридиной груди и сконцентрировать его на телеэкране.
— Скажи, Фрида, круто играет «Галатасарай»? — вкрадчиво спрашивала она порой с робкой надеждой.
На что Фрида отвечала:
— Да уж, греки знают толк в футболе. Или это был «Панатинаикос»?
Вики, вспыхнув, кивала и с грустной улыбкой снова пряталась за свой стакан с пивом.
Если вдруг кто-то подавал голос: «Да нет же, это турки!» — всегда находился кто-то другой, который кричал: «Пусть проваливают ко всем чертям, да поскорее!» На это почти никогда не было никакой реакции. Поскольку игнорирование кажется мне самой сильной формой нападения, к тому же оно не требует энергетических затрат, я не считал нужным нагнетать обстановку. Я просто вставал и расплачивался.
В кафе «У Франки и…» из музыкального автомата лились всегда одни и те же старые песни про любовь.
— Это еще из тех лет, когда Джеки была со мной, — вздыхал Франки.
Имя его неверной возлюбленной до сих пор можно было прочесть на вывеске над входом, под слоем белил после союза «и».
— Она наверняка жалеет, — старался я его утешить, словно это могло что-то исправить.
— О-шень жалеет, ош-шень! — шепелявил он, тыкая в меня указательным пальцем. — Я ведь тебе рассказывал, друг, с кем она сбежала?
— С двадцатипятилетним мужиком! — отвечал я шепотом, почти виновато.
— Мужик-мужик-мужик, сопляк паршивый! Кусок гнилого дерьма, который вообразил, что всё кругом игрушки! С его «фордом-кабрио» и прочими прибамбасами! Да чтоб он себе шею свернул, мильярдер!
— Ладно-ладно тебе!
— Никаких «ладно»! Кейвин! Одно имечко чего стоит! Так только пидоров зовут, скажи?
После этого Франки драил свой пивной автомат с удвоенной силой, приговаривая:
— Да она сама была не святая. Еще та штучка!