Сволочь тем не менее нашлась — ею оказался Роджер, который терпеть не мог, когда к его клиентам пристают чужаки, явившиеся без приглашения. То, что он меня тоже узнал, не имело в данном случае значения. В Моннуар не пускали непрошеных гостей. Мне такой обычай показался разумным, и поэтому я не стал качать права. Но и уйти несолоно хлебавши я не мог. Здесь была Крис. И я уговорил, скорее, даже умолил Роджера просто сообщить ей — тут Поль.
Состоялся тот самый прощальный разговор, точнее ее монолог. Съезжая обратно к шоссе, я с горя чуть не убился. Запутался в этих елках-палках дурацких, летел кубарем, лицо расцарапал, лыжу потерял. Зато слегка остыл и успокоился. Нет лучшего способа вправления мозгов, чем глубокое пике с заныриванием в сугроб головой вниз. Сполз я кое-как к дороге и подумал: а неплохо было бы осесть на годик-другой в таком вот Моннуаре инструктором. Пока страсти не поулягутся — и вокруг меня вообще, и у меня внутри в частности. Оглянулся. А почему, собственно, не здесь? Кристин сюда больше не приедет, уже не спрячешься тут от меня, да и осквернил я это место своим визитом… Короче говоря, через пару недель я легко сдал экзамен на инструктора-спасателя, получил сертификат и штурмовал «черную гору» снова, уже как официально приглашенный соискатель вакантного места. Родж долго кривил бровь, а потом сказал: «Отказать тебе, парень, не по-христиански будет. Мы тут все за тебя переживали. Меня ведь тоже в свое время так подставили, трам-тарарам… Вот. Но если хоть один клиент спросит, какого черта здесь эта русская морда ошивается — прогоню тебя мгновенно, так и знай». Я молча кивнул, мы ударили по рукам. В Моннуаре оказалось тепло, уютно и очень по-домашнему. Густав и Пьер, новые коллеги, в тот же вечер страшно меня напоили.
Сопровождая это задушевными рассказами о том, как они за меня переживали, и как их, несчастных, в свое время, трам-тарарам, несправедливо обижали.
И потекла жизнь. Делать приходилось все — утюжить гору на ратраке, сопровождать клиентов вверх-вниз, подъемникам устраивать профилактику и неусыпно бдить, дабы никто из гостей не сломался. Потом Густав взял расчет и поехал жениться на богатой клиентке. Его сменил Тони. Я уже считался местным старожилом. И ни один гость не поинтересовался, какого черта здесь эта русская морда. Впрочем, я не мозолил глаза клиентуре и на гору выходил редко. Добровольно взвалил на себя большую часть работ с железом — спокойный, тихий, даже незаметный человек. Парни надо мной деликатно подтрунивали — мол некоторые заезжие дамы и барышни проявляют к тебе, коллега, весьма прозрачный интерес, а ты по углам прячешься. Вовсе я не прятался. И тем более — по углам. Просто казалось, должно пройти какое-то время, пока не сотрется из памяти навязчивый образ Кристин. Я ведь ее не терял, не прогонял. Она сама ушла — испуганная мной и разочарованная во мне. Познавшая в одном внезапном прозрении другую мою сторону, обычно скрытую от нее. Ту сторону, с которой глядел не милый парень и талантливый лыжник, а мужчина и хард-слаломист. Прыгая сквозь беднягу Киркпатрика, я просто физиологически не мог видеть трех-четырех резервных траекторий, которые вычислила Крис. Потому что ее расчет был женский, а мой — чисто мужской. Идти по кратчайшей линии, навязывая свою волю трассе. Спрямить дугу. Удержать скорость. Хоть задавить, но победить. А я ведь победил, верно?