— Тебе повезло, Маэстра. У меня никогда никого не было, кроме Узилища с его каменным сердцем. Постепенно я осознавал, что оно — вокруг, повсюду, а я — всего лишь крохотное создание, проглоченное им и обреченное жить внутри него. Я был его порождением, а оно моим отцом, невообразимо, непостижимо огромным. И вот когда я уверился в своем открытии окончательно и стоял как громом пораженный, вдруг отворилась дверь…
— Так там была дверь! — В ее голосе явственно слышался сарказм.
— Да, с самого начала. Маленькая, совершенно незаметная на серой стене. Долгое время — наверное, не один час, — я только смотрел на этот темный прямоугольник, страшась того, что могло проникнуть через него в мою камеру. Оттуда доносились слабые звуки и запахи. Наконец я собрал все свое мужество, подполз к выходу и выглянул наружу. — Чувствуя на себе ее взгляд, Финн крепко сжал ладони в замок и твердо продолжал: — За дверью не оказалось ничего, кроме освещенного сверху туннеля. Он тянулся в обе стороны, насколько хватало глаз, теряясь в бесконечности — ни конца, ни края, сплошь гладкие белые стены. Кое-как поднявшись…
— Значит, к тому времени ты уже мог ходить?
— Еле-еле. Я ведь был очень слаб.
Маэстра улыбнулась одними губами. Он торопливо вернулся к своему рассказу:
— Я брел по туннелю, пока держали ноги, но он все так же шел прямо, и каждый новый отрезок пути ничем не отличался от предыдущего. Потом огни погасли, и только Глаза Инкарцерона светились в темноте. Когда один оставался за спиной, впереди загорался новый, и на душе у меня становилось спокойнее — я был так глуп, что видел в этом заботу Узилища обо мне, думал, что оно направляет меня в какое-то безопасное место. Заснул я там, где упал. Когда огни зажглись, прямо у моей головы стояла тарелка с чем-то белым и безвкусным. Поев, я отправился дальше. На третий день я начал все больше и больше подозревать, что топчусь на месте, что сам коридор движется, убегает назад, и я так и буду идти по нему, словно внутри огромного, кошмарного колеса. В отчаянии я бросился на стену и замолотил кулаками по камням. Внезапно она раскрылась, и я упал в темноту.
Он надолго замолчал.
— И сразу очутился здесь? — прервала паузу Маэстра.
Чувствовалось, что рассказ произвел на женщину впечатление.
Финн пожал плечами:
— Когда я пришел в себя, я лежал лицом вверх на повозке, груженной зерном, в котором кишмя кишели крысы. Дружина подобрала меня во время одного из обходов своей территории. Меня могли бы сделать рабом либо попросту перерезать глотку. Отговорил Книжник, хотя Кейро обычно приписывает эту заслугу себе.