Она взбежала по ступенькам. Колеса экипажа уже грохотали по бревенчатому мосту — Клаудия успела заметить промелькнувший над перилами черный силуэт, прежде чем оказалась в полутьме и прохладе особняка. Пахло розмарином и лавандой. Показавшаяся из кухни служанка присела в книксене и заспешила дальше. Клаудия устремилась вверх по лестнице.
Когда она вошла в свою комнату, Элис уже вытаскивала одежду из шкафа. Шелковые нижние юбки, поверх них раззолоченное голубое платье, тесно зашнурованный корсаж… Клаудия покорно стояла, пока ее утягивали и застегивали, помещая в привычную и ненавистную клетку. Через плечо нянюшки она увидела хрустальную птичку с приоткрытым клювиком, запертую в своей собственной темнице, и нахмурилась.
— Не вертись.
— Я не верчусь.
— Опять небось у Джареда торчала?
Клаудия молча передернула плечами. Вдруг навалилась такая тоска, что объяснять что-либо было свыше ее сил.
Теснота затянутого слишком туго корсажа была ей не в новинку. Между вплетенной в волосы жемчужной сеткой и бархатом воротника потрескивали статические разряды. Старая нянька, закончив раздирать щеткой непослушные локоны девушки, отступила, переводя дух.
— И не хмурься, тебе это не к лицу.
— Захочу и буду хмуриться. — Клаудия повернулась к двери. Платье заколыхалось. — Я когда-нибудь вообще закричу ему прямо в лицо что есть мочи.
— Это вряд ли.
Элис сунула старое платье в сундук. Взглянув в зеркало, она убрала под чепец выбившиеся прядки седых волос, достала лазерный корректирующий карандаш и легким движением стерла морщинку под веком.
— И что же мне, интересно, помешает? Я ведь буду королевой!
— А он самый и помешает, — услышала Клаудия уже в дверях. — На тебя он наводит такой же страх, как и на всех прочих.
Это была чистая правда. Чинно спускаясь по лестнице, Клаудия думала — да, верно, она всегда его боялась. Вся ее жизнь разделялась на две части: когда отец появлялся здесь и когда он находился в отъезде. И то же касалось всех обитателей дома, поместья да и всего мира.
Клаудия прошествовала по паркетному полу между выстроившимися в две шеренги слугами. Садовники, молочницы, лакеи, факельщики — все застыли, сдерживая дыхание, на лицах поблескивают бисеринки пота. Интересно, знает ли сам отец о производимом им впечатлении? Скорее всего, да. От него вообще мало что могло укрыться.
Карета, прогромыхав по мощенному камнем двору, остановилась перед крыльцом. Лошади храпели, цокот их копыт громом отдавался в тесном пространстве. Старик Ральф поспешил на окрик. Спрыгнувшие с запяток двое лакеев в ливреях и пудреных париках распахнули дверцу и опустили подножку.