Кортеж архиепископа проследовал с помпой в сторону Пскова, а Иону уже в ближайшем лесу связали и тайно перевезли в усадьбу Борецких, где его сразу посадили в подвал. Больше ничего о произошедшем Иона поведать не мог, так как его никто даже не допрашивал, и только пару раз в подвал спускался Дмитрий Борецкий – убедиться в том, что архиепископ еще жив. Я справился у архиепископа о его самочувствии, чтобы выяснить возможность нашего переезда в Новгород, но Иона приказал мне оставаться в усадьбе Борецких и расспросить хозяев с пристрастием. Меня приказ архиепископа не обрадовал, потому что стрелять холопов и вытрясать душу из родовитых бояр далеко не одно и то же, так можно и на кровную месть нарваться, поэтому я спросил Иону:
– Владыка, может быть, будет лучше, если допросят заговорщиков на Владычном дворе ваши люди? Там есть умельцы, которые куда лучше меня развязывают языки. Вдруг кто из Борецких помрет на дознании? Я воин и могу перестараться.
– Александр, на Владычном дворе смутьяны свили гнездо змеиное. Нет у меня веры, что удастся дознаться, кто за этим заговором стоит! Борецкие знают всю подноготную, поэтому их могут убить еще до допроса, а мне нужно знать, кто меня предал! Хоть шкуру живьем сдирай с этой семейки, но я должен знать подсылов поименно! – зло ответил Иона.
Спорить с архиепископом себе дороже, поэтому я приказал привести на допрос Борецких и выставить усиленные караулы вокруг кузницы, где я намеревался проводить дознание.
Особо зверствовать я не собирался, поэтому и выбрал для допроса кузницу. Сейчас главное было психологически задавить допрашиваемых, а раскаленное в горне железо и кузнечные инструменты выглядели весьма впечатляюще. Чтобы получить от человека необходимые сведения, достаточно пары щепок и обычного куска веревки, но после такого допроса клиент гарантированно становился инвалидом, которого лучше прирезать, чем оставлять в живых.
Тактика допроса была простой как три копейки и рассчитана на испуг. Первым в кузницу стрельцы притащили Дмитрия Борецкого, которого я приказал раздеть догола и высечь кнутом, но без фанатизма. Пока боярина секли мои люди, остальная семейка сидела связанная в кладовке за стеной и под моим наблюдением слушала дикие вопли истязаемого родственника.
Дмитрий на поверку оказался слабаком, хотя во время ареста гнул пальцы похлеще вора в законе из моего времени, но после первых ударов кнутом завизжал, словно свинья под ножом. Я даже испугался, что Павел Сирота перестарается, и выскочил из кладовки в кузницу. Однако визг Борецкого явно не соответствовал нанесенному ущербу, поэтому я приказал Сироте продолжать в том же духе и вернулся в кладовку.