— Понятно. Значит, вы мне солгали, но в вашем представлении это ложь с частицей правды.
— Что-то вроде того.
— Ага. Наверное, когда вы были ребенком и получали синяки, то придумывали для них «объяснение». И когда ваш отец не приходил на родительское собрание или ставил вас в неловкое положение перед друзьями, вы снова придумывали «объяснение», которое могло содержать крупицу истины?
— Да, да, я вас понял.
— Вы говорите, будто у вашего отца дела наладились, но мне кажется, тридцать лет назад вы шли по тому же самому пути — и снова лгали.
Он не ответил. Элизабет подумала, что он мысленно выстраивает речь в свою защиту, но вдруг Бобби удивил ее, признавшись:
— Мой отец с вами бы согласился.
— Да?
— Он вступил в Общество анонимных алкоголиков восемь лет назад. Для него это оказалось все равно как увидеть Бога. Он буквально помешан на искуплении, хочет покаяться во всем совершенном, поговорить о прошлом, попросить прощения. Мой брат Джордж не отвечает на его звонки, а что касается меня… Я просто хочу забыть. Что было, то было, не понимаю, зачем на этом зацикливаться?
— Бобби, разве вы никогда не злились? Сильнее, чем следовало бы?
— Наверное.
— Вы не заглядывали в будущее и не чувствовали абсолютную безнадежность?
— Возможно.
— А иногда вам казалось, будто все вышло из-под контроля?
Он взглянул на нее, явно очарованный.
— Да.
— Вот почему вам с отцом нужно поговорить. Ваша семья изменилась, но не исцелилась. Отчасти, простив отца, вы словно дали самому себе позволение ненавидеть его за сделанное. Пока вы это не признаете, вы не сдвинетесь с места и не сможете полюбить его таким, каков он есть сейчас.
Бобби улыбнулся, его измученное лицо слегка оживилось.
— Я ненавижу свою мать, разве этого мало?
— Ваша мать — слишком легкая мишень, Бобби. Она ушла, и вам пришлось любить отца — он оказался единственным, кто о вас заботился. Но одновременно вы боялись и ненавидели его за то, как он с вами обращался. Если то, что случилось с вами, вина матери, значит, надо любить отца. Это называется «перенесенный гнев». Тридцать шесть лет назад вы получили серьезный удар.
— И поэтому я целился из пистолета в человека, которого никогда не видел? — сухо спросил он.
— Не знаю, Бобби. Только вы можете ответить на этот вопрос.
Бобби крепко сцепил пальцы и кратко заметил:
— Сьюзен сказала, я злой.
— Сьюзен?
— Моя девушка, бывшая. Когда мы разговаривали… она сказала, что я добровольно порчу себе жизнь, я лелею свой гнев, поскольку нуждаюсь в нем.
— И что вы думаете?
— Я был вынужден. — Он повысил голос и возбужденно заговорил: — Разве это плохо? Людям нужны полицейские, парни вроде меня, которые сидят на крышах с винтовками. Если бы не я, Кэтрин Гэньон и ее сын погибли бы. Или это не считается?