И почувствовала, как ненавидит это проклятое место — дом, сад, обстановку семидесятых годов. Жестокая судьба привела сюда ее родителей. И насколько она могла судить, еще большей, на этот раз сознательной, жестокостью оказалось то, что они не переехали.
«Дело не в обстановке, — твердил ее отец после случившегося. — Это был всего лишь один человек. Если мы переедем, как отнесется к этому Кэтрин?»
«Я бы подумала: вам не все равно».
Кэтрин втянула в себя воздух, почувствовав, что у нее вот-вот перехватит дыхание, сжала кулаки и мысленно приказала: «Подумай о чем-нибудь хорошем». А потом добавила: «К черту!» — и направилась к дому.
Отец уже ждал ее. Она поднялась по ступенькам, он открыл деревянную дверь, позволив ей пройти, а сам посторонился. Потом взял ее пальто и, по своему обыкновению, спросил:
— Как доехала?
— Хорошо.
— Пробки?
— Нет.
Он фыркнул.
— С другой стороны, возвращаться в город в субботу вечером…
— Я постараюсь.
Отец снова что-то проворчал насчет машин (ему не нравилось ее место жительства еще больше, чем ей — его), а потом вялым жестом пригласил ее в маленькую гостиную. Все тот же мохнатый золотистый ковер и диван с коричневой обивкой. Однажды Кэтрин предложила ему сменить обстановку. Он покачал головой: диван был удобным, ковер — практичным. Отец не хотел никаких «фантазий».
Кэтрин присела на краешек узенького кресла, сложив руки на коленях. Входя в эту комнату, она всегда чувствовала себя так, будто попадала в черную дыру: непонятно, куда смотреть и как себя вести. Сегодня она выбрала пятнышко на ковре и уставилась на него.
— Мне нужно с тобой поговорить, — тихо сказала она.
— Хочешь пить? Принести тебе что-нибудь?
— Нет.
— У меня есть содовая, она же тебе нравится.
— Я не хочу пить, папа.
— Может быть, простой воды? После такой долгой поездки у тебя, наверное, совсем в горле пересохло. Давай-ка я принесу воды.
Она сдалась. Отец, шаркая, пошел на кухню, а вскоре вернулся с двумя стаканами с нарисованными маргаритками. Кэтрин сделала несколько глотков.
— Ты знаешь о случившемся, — сказала она.
Отец не смотрел на нее, его взгляд блуждал по комнате. Наконец он остановился на портрете своей жены, висевшем над камином. Кэтрин показалось, что отцовское лицо сразу стало старым и грустным.
— Да, — наконец ответил он.
— Мне очень жаль, что все так закончилось и что Джимми мертв.
— Он тебя обижал, — сказал отец. Кэтрин впервые услышала нечто подобное из его уст.
— Иногда.
— Он был плохим человеком.
— Неправда.
— Ты так нуждалась в его деньгах? — спросил отец, и Кэтрин поразилась внезапному гневу, прозвучавшему в его голосе.