— Ход рассуждений не так уж непостижим, милый Уотсон. — В глазах Холмса запрыгали озорные искорки. — Иллюстрацией к несложной системе умозаключений, которой я пользовался, может послужить вопрос: кто сегодня утром ехал с вами в кэбе?
— Не считаю еще одну иллюстрацию объяснением, — не без едкости парировал я.
— Браво, Уотсон! Сказано с достоинством и вполне логично. Да, так с чего мы начали? Давайте разберем сначала второй пример — с кэбом. На левом плече и рукаве вашего пальто брызги. Если бы вы сидели на середине сиденья, вас бы, вероятно, не забрызгало вовсе или забрызгало с обеих сторон. Значит, вы сидели слева. И, значит, вы ехали не один.
— Ну вот, теперь я понял.
— До смешного просто, да?
— Но бани и ботинки?
— О, это еще примитивнее. Вы всегда завязываете шнурки одинаково. А сейчас я вижу замысловатый двойной узел, совсем не похожий на ваш. Значит, вы снимали ботинки. Кто мог завязать вам шнурки? Или сапожник, или прислужник в бане. Сапожника исключаем, потому что ботинки почти новые. Что остается? Остаются бани. Элементарно, правда? Но как бы там ни было, Уотсон, турецкие бани сослужили свою службу.
— В каком смысле?
— Вы сознались, что поехали туда, потому что вам нужна была встряска. Позвольте мне предоставить вам возможность встряхнутся. Что вы скажете о поездке в Лозанну, милый Уотсон, — первым классом, все расходы оплачиваются с королевской щедростью, а?
— Великолепно! Но зачем?
Холмс откинулся на спинку кресла и вытащил из кармана записную книжку.
— Из всех представителей рода человеческого, — начал он, — самый опасный — одинокая женщина без дома и друзей. Этот безобиднейший и даже, может быть, полезнейший член общества — неизменная причина многих и многих преступлений. Это беспомощное существо сегодня здесь, завтра там. У нее достаточно средств, чтобы кочевать из страны в страну, переезжать из гостиницы в гостиницу. И вот в каком-нибудь подозрительном пансионе или отеле след ее обрывается. Она как цыпленок, заблудившийся в мире лисиц. Если ее слопают, никто и не хватится. Боюсь, леди Фрэнсис Карфэкс попала в беду.
Я приветствовал этот неожиданный переход от общих рассуждений к частным. Холмс полистал странички и продолжал:
— Леди Фрэнсис — единственный потомок графа Рафтона по прямой линии. Земли в их роду, как вы, возможно, помните, наследовали сыновья. Состояние леди Фрэнсис получила небольшое, но ей достались редчайшие драгоценности старинной испанской работы — оправленные в серебро бриллианты необычной огранки, которые она очень любила, настолько, что не пожелала оставить их у своего банкира и всегда возила с собой. Грустные мысли вызывает леди Фрэнсис: по странной прихоти судьбы этой красивой, далеко не старой женщине суждено было стать последним, засыхающим побегом дерева, всего двадцать лет тому назад мощного и цветущего.