Молодая графиня мрачно смотрела на его лицо, как бы желая что-то в нем разгадать. Он, видимо, почувствовал этот взгляд, так как неожиданно повернулся к ней и равнодушно проговорил:
— В подобном осеннем пейзаже все-таки есть что-то тоскливое.
— Но, тем не менее, он имеет свою поэзию. Вы этого не находите?
— Я? — резко спросил он. — Я никогда ничего не понимал в поэзии; ведь вы, кажется, знаете это, графиня.
— Да, я знаю это, — таким же тоном ответила она. — Но бывают моменты, когда она невольно приходит к каждому.
— Романтическим натурам — может быть, нашему же брату приходится стараться прожить свой век без поэзии, терпеть так или иначе.
— Как спокойно вы это говорите! Кажется, раньше терпение было вам не свойственно. Я нахожу, что вы очень изменились в этом отношении.
— Нельзя же всю жизнь оставаться необузданным мальчиком. Или вы думаете, что я не могу забыть мальчишеские глупости?
Ванда закусила губы; он прекрасно доказал ей, что может забыть эти глупости.
— Я не сомневаюсь в этом, — холодно промолвила она, — и считаю даже, что вы способны на многое другое, чего не находите нужным показывать.
Вольдемар насторожился и в течение нескольких мгновений пристально и испытующе смотрел на молодую девушку, но затем спокойно ответил:
— В таком случае ваш взгляд противоречит мнению всей Вилицы, где все довольно единогласно считают меня совершенно безвредным.
— Потому что вы непременно хотите показать себя таким. Я этому не верю.
— Вы очень добры, — с нескрываемой иронией произнес Вольдемар, — но я нахожу жестоким с вашей стороны отнимать у меня единственную заслугу, которую я имею в глазах моей матери и брата — быть безобидным и незначительным.
— Если бы тетя слышала тон, которым вы говорите это, то она, вероятно, изменила бы свое мнение, — заявила Ванда, задетая насмешкой. — До сих пор мои взгляды не встречали поддержки.
— Так оно и останется, — заметил Вольдемар. — Меня считают неутомимым охотником, а с сегодняшнего дня, может быть, станут признавать и неплохим всадником, и ничем больше.
— Разве вы на самом деле охотитесь, когда целый день бродите с ружьем и ягдташем? — спросила молодая графиня, пристально посмотрев на Вольдемара.
— А что же я делаю, по-вашему?
— Не знаю, мне кажется, что вы производите очень основательную ревизию Вилицы. В ваших владениях нет ни одного лесничества, ни одной деревни, ни одного самого отдаленного хутора, в котором бы вы не побывали; вы посетили даже все фольварки [3], отданные в аренду. Вы очень редко появляетесь в гостиных своей матери и играете в них лишь второстепенную роль, но из того, что там происходит, от вас не укрывается ни одно слово, ни один взгляд, одним словом — ничего. Вы, по-видимому, не обращаете никакого внимания на наше общество, а, тем не менее, нет ни одного человека, которого вы не осмотрели бы, и который не подвергся бы вашей критике.