В ушах князя отчетливо звучал этот приторно-сладкий голос, а перед глазами стояло не лицо Святослава, а злобно оскалившаяся звериная морда. Точно такую, только умело вырезанную мастером из камня, Михаил видел среди узоров, украшавших стены Георгиевского собора в Юрьеве–Польском, когда, сопровождая отца в поездке по землям Владимирского княжества, разоренного нашествием, он оказался в Святославовой вотчине.
Диковинный зверь еще скалил зубы, но до слуха князя, забывшегося на короткое время в тяжелом сне, доносились уже другие голоса.
Наступило утро.
Он открыл глаза и потянулся, по звукам, доносившимся снаружи, понял спросонья, что дружина уже готовится к дальнейшему пути, и усилием воли заставил себя подняться. В своем малом походном шатре князь снял свиту и рубаху, откинув полог, вышел на свет Божий.
Морозный воздух охватил молодое крепкое тело. Князь, фыркая и кряхтя, неспешно стал поочередно растирать колким снегом жилистые руки, плечи, шею и широкую грудь. Потом, набрав снег в ладони, словно в воду опустил в него украшенное небольшой русой бородкой лицо, которое от такой процедуры враз посвежело. Закончив с умыванием, Михаил неторопливо направился к шатру, но перед самым входом наклонился, зачерпнул ладонью снег и, улыбаясь, запустил им в заспанную физиономию Николки, который держал наготове полотенце.
Егор Тимофеевич, наблюдавший за этой сценой со стороны, обрадовался, увидев, что настроение у Михаила Ярославича после отдыха улучшилось, воевода и не догадывался, что князь погрузился в сон едва ли не перед самым рассветом.
Воевода привык спать мало и даже после очень непродолжительного, но всегда крепкого сна вставал бодрым и полным сил. Вот и в это утро устроившийся на ночевку в небольшом шатре рядом с санями, на которых были уложены боевые доспехи дружинников, Егор Тимофеевич пробудился еще до утренней зари. По своему обыкновению, он проверил, исправно ли несут службу гриди, выставленные для охраны растянувшейся по дороге дружины, и, удовлетворенный увиденным, отправился к сотнику Никите.
Оказалось, что сотник уже и сам на ногах, и его люди готовы отправиться вперед, чтоб еще раз удостовериться, что в заснеженном лесу дружина не сбилась с пути. Егор Тимофеевич одобрил расторопность Никиты, и тот, получив приказ воеводы, с десятком дружинников поспешил по дороге, ведущей к Москве.
К тому времени, как ночная темнота под натиском белого марева отступила в глубину леса, Никита вернулся и, не скрывая радости, сообщил воеводе, что, как он убедился, цель их совсем близка.