Тревожные события на Правобережье отозвались на московской стороне неожиданным образом. В канун турецкого нашествия нервно, непредсказуемо повел себя левобережный гетман. Он беспрерывно докучал Москве, опасаясь возвращения королю Киева, стеснения войсковых вольностей и гетманских прав. Рефлексия Демьяна Многогрешного была объяснима: слишком много нашлось искателей гетманского достоинства, слишком сильна была оппозиция старшины. Неприродный казак, «мужицкий сын», «человек простой и неграмотный» — все это ставилось в упрек Демьяну Игнатовичу. Впрочем, с этим старшина еще могла смириться: она сама не блистала образованностью и аристократизмом, знала на своем веку и гетманов из «неприродных» казаков.
Батуринский правитель вызывал опасения своим поведением и политикой. Большой любитель крепких напитков, он бил, пинал, даже рубил саблей окружавших так, что иные из его гостей едва успевали унести ноги. Но и трезвым гетман был не лучше. Московский доглядчик сообщал о жалобах старшины: гетман — порох, сердится на всех, кто молвит слово против; никому не дает спуску. При том Многогрешный произносил «досадительные» монологи о государе. Генеральный писарь Самойлович, сообщая о гетманских речах в одном из доносов, сделал даже такое выразительное вступление: «Слыша (речи Многогрешного. — И.А.) и теперь пишучи, члены наши трясутся».
Многогрешный и ранее, когда только получил гетманскую булаву, жаловался на всеобщую нелюбовь к себе. Ему всюду мерещились заговоры, которые он пытался нейтрализовать смещением неугодных лиц, запретами и слежкой. В ответ следовали доносы старшины в Москву о сношениях Многогрешного с Дорошенко и намерении склониться к «султановой прелести».
Изветы с Левобережья для Москвы давно уже не были новостью. За годы подданства гетманы жаловались на старшину, старшина — на духовенство, и все вместе — на гетманов. Ложь так густо перемешивалась с правдой, что разобраться во всем было необычайно трудно. Не только современникам — потомкам. В исторической литературе нет полного единодушия, в какой мере измена Многогрешного была инспирирована его окружением и Петром Дорошенко, в какой исходила от самого отчаявшегося гетмана, а в какой была порождена неловкими действиями Москвы, которая вполне успешно восстанавливала против себя Демьяна Игнатовича.
Развязка наступила неожиданно и напомнила по сценарию дворцовый переворот на казацкий манер. В начале марта 1672 года старшина объявила царским посланникам об измене гетмана, который собрался передаться на сторону султана. Злой замысел вот-вот должен осуществиться, но они, верные слуги, готовы «повязать… волка». 13 марта обещание было исполнено с обезоруживающей легкостью. За Многогрешного в его гетманской ставке никто не вступился. Больше того, на низвергнутого «Демку» со всех сторон посыпались жалобы. Даже мещане не остались в стороне, объявив, что ни один гетман их так не «тяжелил», как жадный Многогрешный. Легко было упрекать поваленного. Но в жалобах низов была своя правда. Они не случайно выступали против отстранения царских воевод от суда и управления в городах. Опасения вполне оправдались. Давил не один гетман, вся старшина, алчная, разнуздавшаяся, которая, по определению челобитчиков, «обогатясь, захочет себе панства и изменяет».