Солнце было очень низко, и запад горел пурпуром и золотом. Отдаленные лужи Большой Гримпенской трясины отражали солнце большими красными пятнами. Виднелись две башни Баскервиль-голля, и отдаленная дымка указывала на селение Гримпен. Между этими двумя местностями, за холмом, был дом Стапльтона. Все было мягко, нежно и мирно при золотистом вечернем освещении, но душа моя не гармонировала с мирною природою: она трепетала от неизвестности и страха перед свиданием, которое приближалось с каждою секундою. С натянутыми нервами, но с определенным намерением, я сидел в темном уголку хижины и с мрачным терпением ожидал прихода ее хозяина.
Наконец, я услыхал шаги. Издалека раздался резкий звук сапога по камню. Затем послышался другой, третий, и шаги стали приближаться. Я отклонился в самый темный угол и взялся за курок револьвера в кармане, решив не выдавать своего присутствия, пока мне не удастся увидеть незнакомца. Шаги умолкли. Значит, он остановился. Затем они снова стали приближаться, и тень упала в отверстие хижины.
— Прелестный вечер, дорогой Ватсон, — произнес хорошо знакомый голос. — Право, я думаю, что вам будет приятнее выйти на воздух, чем сидеть в хижине.
Дыхание сперлось у меня в груди, я не доверял своим ушам. Наконец, ко мне вернулись сознание и голос, и вместе с тем я почувствовал, как будто в одно мгновение с моей души снята подавляющая тяжесть. Этот холодный, внушительный, иронический голос мог принадлежать одному только человеку на свете.
— Холмс! — воскликнул я. — Холмс!
— Выходите, — сказал он, — и, пожалуйста, поосторожнее с револьвером.
Я переступил порог и увидел его сидящим на камне, между тем как его серые глаза забавно прыгали, видя мое удивление. Его умное лицо, загоревшее и обветренное, было худо и осунулось, но выглядело ясным и бодрым. В парусинном костюме и мягкой шляпе, он имел вид любого туриста на болоте и даже умудрился, благодаря своей характерной кошачьей любви к чистоплотности, иметь в совершенстве выстиранное белье и гладко выбритый подбородок, точно он не выезжал из Бекер-стрита.
— В жизни своей не бывал я никому более рад, — сказал я, крепко сжимая ему руку.
— Или более удивлен, а?
— Признаюсь и в этом.
— Не вы одни были удивлены, уверяю вас. Пока я не очутился шагах в двадцати от этой хижины, мне и в голову не приходило, чтобы вы отыскали мое случайное убежище, а еще менее, что вы сами сидите в нем.
— Вы узнали о моем присутствии по следам?
— Нет, Ватсон. Сомневаюсь, чтобы я мог отличить след вашей ноги от следов всех остальных людей на свете. Если вы сериозно пожелаете меня обмануть, то перемените своего поставщика папирос, потому что, когда я вижу окурок с этикеткой Брадлей, Оксфорд-стрит, то знаю, что мой друг Ватсон находится по близости. Он там лежит у тропинки. Вы его бросили в тот торжественный момент, когда пошли приступом на пустую хижину.