— А Марджори спрашивала вас что-нибудь о Сэч и Уолтерс?
— Нет. Я, может, и упомянула их имена между делом, но она точно ничего про этих двоих не расспрашивала.
— Что же ее все-таки интересовало?
— Отношения Бэннерман с Элеонор Вейл. Об этом я вам и говорю — она со всеми преступницами миндальничала, а потом удивлялась, что они ей пакостили.
Пенроуз вспомнил, что имя Вейл встречалось в книге Джозефины.
— Элеонор Вейл тоже была замешана в убийстве младенцев, но ее не приговорили к смерти.
— Верно.
— Что вы имеете в виду под их отношениями?
— Это началось сразу после казни Сэч и Уолтерс. Она вызвала смуту в тюрьме, и некоторые ополчились против Вейл — стали над ней издеваться, говорить ей, что и ее место на виселице. Некоторые считали, что Вейл хуже Уолтерс — уж лучше бы она их сразу умертвляла, а не оставляла умирать. Тогда большинство женщин в «Холлоуэе» были пьяницы и проститутки, стоявшие друг за друга горой и не терпевшие тех, кто обманывал таких, как они. Так вот, эти женщины сговорились довести Вейл до того, чтобы она сама посчитала, что уж лучше ей повеситься. И постарались они на славу. Как-то вечером она, не в силах больше выносить издевательства, начала все крушить у себя в камере. В тот момент Бэннерман была одной из дежурных, но у надзирательниц нет ключей от камер — они хранятся у начальницы.
«Да, случись у кого из заключенных что-нибудь серьезное, — подумал Пенроуз, — им не позавидуешь». Но перебивать Стьюк он не стал.
— К тому времени как надзирательницы подоспели, Вейл уже успела доской от нар разбить окно. Бэннерман первая ворвалась в камеру, чтобы ее успокоить, а Вейл стеклом порезала надзирательницу отсюда досюда. — Стьюк рубанула рукой от левого плеча через всю грудь. — Еще бы пару дюймов выше, и перерезала бы горло. Но и так Бэннерман чуть не умерла от кровотечения.
Пенроуз посмотрел на Стьюк с сомнением:
— Но этого в личном деле Селии Бэннерман нет.
Его наивное замечание вызвало у Стьюк усмешку:
— В личных делах что хотят, то и пишут. Таких вещей в них обычно нет — наше министерство подобные истории не одобряет.
— Так из-за этого Селия Бэннерман ушла со службы?
— Частично да, но не забывайте, о ком идет речь. Большинство из нас за такое возненавидели бы эту женщину, а Бэннерман ее неприязнь приняла как личный вызов. Забыла, что сила служителя тюрьмы не в разумности, а во власти, и принялась относиться к ней с удвоенной добротой. Она была верующей женщиной — воспитывалась в монастыре, кажется, и уж не знаю, о чем Бэннерман думала, но только она эту Вейл простила. И принялась ее на свой лад перевоспитывать — заботилась о ней в тюрьме, а когда та вышла на волю, даже взяла ее к себе. Думаю, и из-за этого тоже ей пришлось уйти — служителям тюрьмы не положено якшаться с бывшими заключенными.