Пенроуз, сжав зубы, выслушал это снисходительное замечание, сознавая, что на данную минуту сражаться дальше бесполезно.
— Однако на сей раз я считаю, что вы не правы. Не забывайте о завтрашнем гала-представлении — там будет наш министр. Я просто не могу вам позволить поднимать шум, если у вас нет на то веских оснований. Идите и еще раз поговорите с этой Бейкер, или Эдвардс, или как там ее зовут.
Пенроуз знал, что с Норой Эдвардс он может говорить до посинения, но ответ ее от этого не изменится: она не убивала ни дочь, ни мужа. Теперь он понимал, что чувствовала Мириам Шарп, когда в ее работу вмешивались высокопоставленные особы, и Пенроуз решил рискнуть и сделать еще одну попытку.
— А если я добуду прямые доказательства, что Бэннерман замешана в убийстве?
Главный констебль смерил его взглядом, как смерил бы оружие, попавшее в неумелые руки.
— Тогда, разумеется, я разрешу привести ее сюда, — осторожно проговорил он. — Слава Богу, мы работаем не для того, чтобы покрывать преступления. Но не теряйте попусту время — займитесь Бейкер, и если к завтрашнему вечеру вы добьетесь от нее признания, это всем нам пойдет на пользу.
«Даже если она невиновна», — добавил про себя Пенроуз, но вскоре сказал предельно вежливым тоном:
— Я сделаю все возможное, сэр.
— Вы будете завтра вечером на представлении?
— Да, сэр. Разве можно такое пропустить? — с улыбкой произнес Арчи и, увидев мелькнувшую на лице начальника тревогу, про себя усмехнулся.
— Тогда, я надеюсь, вы проявите себя с самой лучшей стороны. Там будет много важных персон; произведите на них хорошее впечатление — вашей карьере это не повредит. И пожалуйста, Пенроуз, без глупостей.
— Разумеется, сэр.
Арчи закрыл за собой дверь и отправился на поиски Фоллоуфилда.
«Наверное, главный констебль в чем-то все же прав, — подумал он, вспомнив про накидку, которую Марджори не успела дошить для Селии Бэннерман. — Я действительно должен проявить себя с самой лучшей стороны».
— Знаете, а я, может быть, его опубликую. Я имею в виду дневник.
— Конечно, опубликуйте. Он прекрасно написан. Я уверена, что те, кто сможет прочесть его, не испытывая чувства вины, будут им очарованы — на чужие страдания всегда есть спрос.
Марта рассмеялась:
— Так вы не возражаете?
— Нет. А вы что-нибудь еще пишете?
В комнате теперь воцарилось некое хрупкое умиротворение, и они, по молчаливому согласию, чтобы не спугнуть его, обменивались любезностями. Даже Марта, заявив, что им необходимо подкрепиться, надолго исчезла в кухне, однако когда в конце концов вернулась с тарелкой, полной сыров и фруктов, никто к еде и не притронулся. Хотя Джозефина радовалась этой передышке, она понимала, что рано или поздно им придется разобраться в своих чувствах: поверхностные беседы на вечеринках вовсе не то, что ей нужно было от Марты. И Джозефина ощущала, что отношения с этой женщиной становятся для нее все более важными.