«А как, зная все это, — подумала Джозефина, — Эдвардс сама жила тридцать лет? Ведь именно благодаря ее показаниям Сэч и послали на казнь».
— Амелия просто с ума сходила от страха, а Уолтерс была спокойней некуда.
— Мне почему-то кажется, что женщина, которая спокойно идет на казнь, должна быть не в себе.
Эдвардс кивнула.
— Амелия не могла пройти и нескольких шагов до эшафота. Она едва держалась на ногах и почти теряла сознание. Надзирательницы должны были ее туда тащить. Никакого мира и покоя перед смертью не было — Амелия не стояла и не ждала себе преспокойно, пока дернут за рычаг. Палачам пришлось сунуть ее в петлю.
Джозефина попыталась представить себе ужас и стыд Амелии от того, что она умирает рядом с женщиной, которую возненавидела и с которой поменялась ролями — теперь Уолтерс чувствовала над ней свое превосходство.
— Наверное, это были самые длинные минуты ее жизни, — Джозефина, бросив взгляд на Нору Эдвардс, подумала: «Как она ни старается это скрыть, а казнь Амелии изводит ее по сей день; и только Богу известно, как она сказалась на Джейкобе». — А когда вы узнали об этом? — осторожно спросила писательница.
— Вскоре после казни. Соседи уж об этом позаботились. Палач проболтался, чтоб облегчить душу, но остальным, прежде чем рот открывать, не вредно бы подумать о тех, кто после Амелии остался. Она-то умерла, но мы-то были живы.
Джозефина тут же задалась вопросом: не причисляет ли Эдвардс и ее тоже к этим «остальным»? — но не стала долго размышлять над ним.
— Поэтому, наверное, и поднялся такой шум против казни женщин.
— Некоторых женщин. До пьяниц и проституток, что дошли до ручки, никому дела не было, но как только стали приговаривать за убийство женщин из среднего класса, люди начали говорить, что вешать их неправильно. Я что-то не слышала, чтоб особо шумели из-за Уолтерс. Не то чтоб я ее защищаю…
— Амелия требовала, чтобы вы отказались от ребенка, а вы от него не только не отказались, но еще и остались жить в их доме. Вы это сделали из-за Джейкоба, из-за Джо?
— Думаете, меня закидали предложениями? — В голосе Норы опять зазвучала прежняя язвительность. — У меня не оказалось выбора. Да и Джо я жалела, хотя, по его понятию, я Амелии была не соперница.
— А он никогда не просил вас лгать, чтобы спасти Амелию? — Джозефина никак не могла понять, почему Джейкоб прожил всю оставшуюся жизнь с женщиной, с такой убедительностью свидетельствовавшей против его жены, которую он якобы любил. — И если бы он попросил, вы бы это сделали?
— Я ему предлагала, но он отказался. Джо сказал, что не знает, как еще остановить ее. — Заметив изумление Джозефины, Нора поспешно добавила: — Нет-нет, он не хотел, чтобы ее повесили, — этого он никак не хотел. Но ни Джо, ни Амелия не думали, что такое случится. Он думал, что, если ее ненадолго посадят в тюрьму, она так перепугается, что бросит это занятие и они станут жить как жили прежде — втроем. Я не пытаюсь его оправдать: он вел себя как подонок и со мной, и с детьми, и если бы он не оказался таким ничтожеством, Марджори, наверное, была бы сейчас жива. Но ничто не могло его убедить, что это не он затянул петлю на шее своей жены.