Мэри пришло письмо от ее брата из Джексонвилла. Стало быть, он не знает о разрыве. Он отложил письмо в пачку скопившейся для Мэри почты, которую он все забывал переправить ей.
Он поставил готовый обед в духовку и подумал, не приготовить ли себе стаканчик коктейля, но потом отказался от этой мысли. Он хотел как следует припомнить свой половой акт с девушкой, насладиться им еще раз, возродить в памяти все мельчайшие нюансы. А стоит ему выпить пару стаканов, и мысли эти примут неестественный, лихорадочный оттенок плохого порнографического фильма. Этого ему не хотелось.
Но все вышло не так, как он рассчитывал. Воспоминание не приходило. Он не мог вызвать в себе ощущение упругости ее грудей и тайный вкус ее сосков. Он знал, что сам процесс полового акта был с ней куда приятнее, чем с Мэри. Нежные мускулы Оливии плотнее обхватывали его член, и он лишь один раз выскочил из ее вагины с легким хлопком, словно пробка из бутылки шампанского. Однако он не мог в точности восстановить ощущение наслаждения. Вместо этого ему захотелось заняться онанизмом. Это желание вызвало у него отвращение! Потом само это отвращение вызвало у него отвращение. В конце концов, не святая же она, – сказал он самому себе, усаживаясь за разогретый обед. Подумаешь, автостопщица какая-то. К тому же слаба на передок. В Лас-Вегас захотелось ей, ишь ты! В конце концов, он обнаружил, что пытается смотреть на все происшедшее желтоватыми глазами Мальоре, и это открытие вызвало у него наибольшее отвращение.
Позже он все-таки напился, несмотря на все свои благие намерения, и около десяти часов вечера знакомое слезливое желание позвонить Мэри снова проснулось в нем. Вместо этого он начал онанировать перед экраном телевизора и кончил в тот самый момент, когда актер из рекламы неоспоримо доказал, что анацин является лучшим обезболивающим во всем мире.
В субботу он никуда не поехал. Вместо этого он долгое время бесцельно бродил по дому, откладывая то, что непременно надо было сделать. В итоге он все-таки набрал номер родителей жены. И Лестер и Джин Каллоуэй скоро должны были разменять восьмой десяток. На его предыдущие звонки отвечала Джин (Чарли всегда называл ее «баба Джин»), и ее голос замерзал до состояния льда, когда она понимала, кто звонит. Для нее, а также, без сомнения, и для Лестера он был чем-то вроде животного, которое подцепило вирус бешенства и укусило их дочку. А теперь это животное непрерывно звонит им домой, к тому же абсолютно пьяное, и скулит в трубку, умоляя их дочку вернуться, чтобы иметь возможность снова ее укусить.