Едва снаряды стали рваться подальше, в соседнем квартале, уцелевшие после артналета люди, перешагивая через убитых, поспешили к булочной.
Оплакивать сраженных ни у кого не было ни времени, ни сил, ни слез. Каждого, кто уцелел, дома ждали близкие, для которых лишний час ожидания хлеба мог стать роковым. Понимая это, Сандра никого не осуждала. Но сама она замешкалась, вместе с подоспевшими сандружиниицами оттаскивая на носилках раненых в ближайший подъезд. Раненых было много — женщины, подростки, дети.
Отброшенная взрывной волной к заиндевелой стене дома, в луже крови, казавшейся черной на снегу, умирала девочка лет десяти. Когда Сандра с сандружинницей приподняли ее, чтобы положить на носилки, та попросила:
— Хлеб… мамочке и братику… отнесите… Не встают они… Карточки…
С ужасом Сандра подумала, что это могло бы случиться и с Сережей, если бы он пошел за хлебом. И она не смогла бы предотвратить его гибель, как не смогла сейчас спасти никого. Ведь она, Сандра, ничего не знала о сегодняшнем артналете! В ежедневной хронике БП броши он почему-то не значился. Может быть, потому, что артобстрелов было слишком много? Но если бы она знала, разве могла бы она уговорить людей на какое-то время покинуть очередь? Нет, конечно. Никто бы ей не поверил. Невыносимо сознание собственного бессилия…
Когда она добралась до булочной, хлеб, к счастью, уже отпускали. Наконец-то Сандра получила его: четыреста граммов на свою рабочую карточку и двести пятьдесят — на карточки Сережи и Кати. Целое богатство!
Хлеб был почти естественного цвета, ноздреватый и духовитый. Совсем не такой выдавали в декабре и начале января. Тогда это была похожая на оконную замазку масса черно-зеленоватого цвета, сырая настолько, что сожми покрепче — потечет вода. Выпекали-то его из целлюлозы, отрубей, жмыхов, горчичной дуранды с минимальным добавлением муки.
Сейчас хлеб — почти настоящий! Как люди радовались ему! Дрожащими пальцами брали его, тщательно заворачивали в тряпицу — крошечку б не обронить! прятали за пазуху поближе к телу.
Когда Сандра входила в комнату, Катя обычно радовалась: «Ура, ура! Тетя Сандрушка поесть принесла!» Они растапливали печурку, почему-то называемую «буржуйкой», садились вокруг. Начиналось священнодействие — она делила хлеб в привычной последовательности: на утро, обед и вечер. Потом из утреннего кусочка сушила сухарики — они были вкуснее — и крошила их в горячую воду. Получалось нечто вроде супа, съесть который было намного сытнее, чем просто хлеб.
На этот раз Сандру встретила тишина. Сердце сжалось недобрым предчувствием.