В такие дни Борис Михайлович позволял себе не очень веселые шутки. Как-то в июле Воинов застал его за гравировкой на линолеуме работы «Осень» (в овале) — по мотивам одноименной картины, изображавшей отдыхающую на лужке женщину и пасущихся неподалеку коров. «Когда будешь писать мой некролог, — обратился художник к гостю, — то отметь, пожалуйста, что у меня была одна корова, с которой я писал мои картины, рисунки, гравировал (белая с пятнами)…»[563]
В ожидании затянувшегося отъезда на Дон Кустодиевы иногда вырывались за город на собранном Михаилом Михайловичем автомобиле. В конце июля Борис Михайлович пишет Ирине, отдыхавшей летом вместе с Марией Шостакович на даче в Знаменке возле Нового Петергофа: «Были в воскресенье в Сестрорецке весь день; отлично прокатились, обедали на балконе, за соснами… Море с белыми, белыми шумящими волнами и горячий ветер. Небо, то в облачках, то крапает дождик, то горячее солнышко палит лицо — и воздух, чудесный воздух пахнет сосной, дымком, цветами и скошенным сеном, которое в стогах уже сохнет всюду… Веселое прощание, вытаскивание авто по узенькой дорожке и через канаву — и опять мы летим по шоссе»[564].
И вот наконец-то — поездка в Лебедянь. Замятин с женой, Людмилой Николаевной, выехали туда раньше, а Кустодиевы — через полтора месяца, в начале августа. Евгений Иванович подыскал для них двухкомнатную квартиру в одноэтажном доме. С одной стороны улица упиралась в колокольню, выкрашенную в голубой цвет, с другой тянулись необозримые поля.
«Я жил, — вспоминал Замятин, — на соседней улице — в пяти метрах от квартиры Кустодиевых. Каждый день или я с женой приходили к Борису Михайловичу, или его в кресле привозили к нам в сад, или Кустодиевы и мы отправлялись на берег Дона, на выгон, в поле. И тут я видел, с какой жадностью Борис Михайлович пожирал все изголодавшимися глазами, как он радовался далям, радуге, лицам, летнему дождю, румяному яблоку… Я редко раньше видел Бориса Михайловича таким веселым, разговорчивым, шутливым — каким он был этот месяц…»[565]
По дороге в Лебедянь Кустодиевы на день задержались в Москве, и Борис Михайлович смог посетить Музей новой западной живописи, созданной на основе национализированных коллекций И. А. Морозова и других московских собирателей. Он пробыл там два часа и в письме Воинову писал, что в этот раз его особенно Сезанн «пронял», два замечательных полотна — «Гора св. Виктории» и «Мост на реке».
В том же письме — несколько слов о Лебедяни: «…Вот мы, наконец, и в сердце России, богоспасаемой Лебедяни. Бугры, церкви, Дон, гуси, яблоки, дали, поросшие травой, и холод, адский холод (сегодня печку топили, замерзаю)… Солнышко побаловало только в день приезда, погрелись на нем, сидя в саду чудесном у Замятина с видом на “Тихий Дон”… Полон желания работать и набрать материалу. И все это в двух шагах от дома, а кое-что прямо из окна…»