— Пошли, что ли, — сказал Федос и первым поднялся с сундука.
Как и в прошлогодный отъезд Федоса из Бакарасевки, шумела мартовская метель. Шли на станцию молча. И только на платформе, когда показались огни поезда, Федос сказал:
— Напиши мне, как отсеетесь. И если помощь какая нужна. Егору скажу, устроит…
Подлетел завьюженный поезд. Погрузили вещи, попрощались. Федос напоследок глянул с вагонной лесенки на родную Бакарасевку, заметил возле станционного домика почтаря, лошаденку, привязанную к заборчику — на том же самом месте, где привязывал ее когда-то сам.
В вагоне Федос осмотрелся, узнавая в попутчиках все тех же сезонников-строителей, рыбаков — неспокойную, разговорчивую людскую артель. Среди этих птах перелетных встречался и народ основательный, прочный — с чадами и домочадцами, с домашним скарбом, послужившим, видать, не одному поколению. «На вечную жизнь в новые места подаются», — отметил Федос и ощутил большое желание поговорить со своими вагонными соседями, разузнать, откуда едут и зачем.
Нашлись в вагоне и «камчадалы».
— Описал нам Камчатку знакомый один, — рассказывал Федосу степенный волжский рыбак. — Он в прошлом году туда уехал. Море, пишет, на рыбу урожайное. А людей — недохват.
— Был у меня в прошлом году попутчик, — сказал Федос. — Думал вместе с ним на Камчатку податься. Не довелось. А теперь вышло так, что я для камчадалов катера работаю. Вот ведь как бывает.
Закурили, помолчали, словно прислушиваясь к торопливому перестуку колес.
— А катера для рыбаков сейчас очень важное дело, — продолжал Федос. — Без катеров не вытянуть рыбное хозяйство, нет. Знали бы вы, сколько возле этих посудин шуму устраивают японские хозяева. Они в камчатских водах рыбу хотят ловить без всякого контроля. Пароходы наши поджигают, склады. Вчера в газете читаю — подосланный японскими рыбопромышленниками бандит в нашего торгпреда в Токио стрелял. Хотят сорвать рыбную пятилетку — и только!..
Федосу нравилось, что его слушали внимательно, переспрашивая иногда. Ему было приятно, что вот может он перед этими людьми похвалиться своей важной работой. И когда Федос рассказывал о разных ухищрениях японских дельцов, мечтавших сорвать рыболовную конвенцию, ему казалось, что главная тяжесть всех забот о строительстве северного рыболовецкого флота лежит на нем — Федосе Лободе.
За те несколько месяцев, что провел Федос в Бакарасевке, на Дальзаводе многое переменилось. Егор подробно рассказывал, что Вологдин готовит проект электросварочного цеха с конвейерным производством, обдумывает план постройки пятисоттонных барж без единой заклепки и почти завершил чертежи цельносварного катера с ломаными обводами: весь катер будет собираться из ровных, негнутых листов, а шпангоуты будут иметь ломаные линии, под определенными углами. Макет такого «угловатого» катера, обшивка которого собиралась из нетронутых молотом листов, был почти закончен. Заводские шептуны пророчили всем этим проектам и планам незавидную судьбу, вроде той, какая постигла первый цельносварный катер: доделочные работы на нем заводоуправление приостановило, опасаясь, как бы катер не перевернулся на воде из-за своей облегченности.