— Фамилия?.. Фамилии вот не знаю, — сказал растерявшийся Егор.
— Глядите на него, — искренне удивляясь, показал на Егора вопрошавший. — Говорит, девка ему родня, а фамилии не знает!..
В бараке послышался смех. Рядом сочувственно вздохнули. Егору сделалось невесело от этого смеха.
Девушку он нашел в темном углу, заплетенном пыльной домовой паутиной. Она сидела на узелке и, притулившись к щелястой стене барака, дремала. Ветер с залива со свистом проникал в щели и завивал в колечки выбившуюся из-под платка прядку русых волос.
Егор присел прямо на земляной пол, перевел дух, будто все это время безостановочно поднимался на высокую гору. Сердце неукротимо колотилось в груди, словно хотело вырваться на волю.
Девушка почувствовала кого-то рядом, открыла глаза, беспокойно оглядела Егора.
— Пойдем отсюда, — как давней знакомой сказал он и взял ряднинный узелок с вещичками. Другой рукой он коснулся ее теплой после сна руки.
Девушка напугалась, вырвала руку.
— Я тебя искал, — улыбнулся Егор. — Все скрозь прошел. Спрашивал. Говорят: а как имя ей? А я и не знаю. Тебя как звать-то?
— Ганной, — ответила девушка, смягчившись. — Тебе чего от меня надо? Пришел зачем?
В голосе ее слышалась тревога.
— Боязно за тебя. Пропадешь одна…
Накануне вечером Егор рассказал о девушке Прохору. Отцу он побоялся поведать свои сердечные тайны. А дед умел терпеливо слушать и не сердился понапрасну, как бывало это с отцом. Прохор слушал Егора и думал: давно ли, кажется, сын Степан привел в дом жену, которую засватал в деревне Шкотово, разоренной в ту пору разбойным нападением хунхузов? И вот уже и внук загляделся на девичью красу. «Значит, полная выслуга лет тебе вышла, Прохор Федорович», — вздохнул старик, жалея о невозвратимых годах. Прохор вспомнил свою Ксеньюшку, и как она тоже приехала морем, и как он счастливо, но недолго жил с ней под этой старой теперь крышей, и увидел в Егоре себя, свою былую молодость, любовь свою незабываемую, и сказал решительно: «Веди сюда. Пропадет по чужим людям…»
Ганнушка украдкой взглянула на Егора и что-то обнадеживающее, спокойное, чистое уследила в его лице, в словах, в крепких руках. Она верила ему, хотя и не знала его. Он подавал ей руку, спасая от беды. А разве может обидеть человек бескорыстно выручивший тебя в лихую минуту? С бьющимся от волнения сердцем с радостным и тревожным предчувствием чего-то очень хорошего и светлого она вручила ему свою сиротскую судьбу.
Егор уводил Ганнушку из грязного барака, переполненного взбаламученными людьми, покинувшими родные, насиженные места, и радостно было ему и грустно. Радость исходила от встречи с девушкой. Грусть — оттого, что не в силах он увести отсюда всех этих людей. И он с мальчишеской мечтательностью уже подымал каким-то неизвестным, сильным словом изголодавшихся крестьян и их безропотных жен и вел их в просторные, светлые дома, где не дует в щели ветер, а в большие окна смотрит веселое солнце…