Работал Егор в мастерских по шестнадцать часов каждодневно. Как солдат, он получал по три царских копеечки в день. Вольнонаемный рабочий за ту же работу имел немногим больше рубля, но и это была нищенская плата за тяжелый, рабский труд. И если голодали «рублевые», то Егору приходилось совсем туго. Он нетерпеливо считал дни, когда выйдет наконец срок его солдатской службы.
Наконец Егор снял солдатские погоны и снова превратился в вольнонаемного рабочего. Но не успел он устроиться как следует — стал безработным. Вместе с ним уволили из мастерских многих рабочих. По странному совпадению произошло это в годовщину возвращения Егора из бухты Диомид в военный порт. Но в прошлом, 1907 году Егор отправлялся домой с большими надеждами. А сейчас он шел, с отчаянием обдумывая случившееся. Ганнушка узнает по его лицу обо всем: беду нелегко спрятать.
Подойдя к дому, Егор присел на обломок камня, на котором в давние годы любил посиживать с дедом Прохором, и стал смотреть в приманчивую даль открытого моря, посуровевшего, потемневшего под холодным дыханием поздней осени. Море было такое же сумрачное и неспокойное, как и сама судьба Егора. А когда-то морской простор сулил Егору неизведанные радости, — стоит лишь, думалось ему, пуститься в дальнее плавание. И само море в ребячьи годы Егора выглядело веселым и беспечальным.
Море было повсюду — в жизни и в дедовских сказках. Оно простиралось совсем рядом, в нескольких минутах ходьбы от крыльца родного дома. Оно шумело вечным мерным прибоем или гремело от могучих ударов тайфунов. Оно рокотало на страницах незабываемых книжек, которые давал читать Калитаевым штурман дальнего плавания Изместьев. Он приходил в гости к Прохору Федоровичу и слушал его рассказы с таким же вниманием, как и малый Егорка.
Не раз просыпался Егор от гремучего ветра, сотрясавшего до основания старый домишко. Между досками комнатной перегородки шипуче осыпался шуршащий шлак. А мальчонке слышалось, будто волны плещут за кормой привидевшегося в ночи корабля. Неугомонный ветер летал над городом, прибойно бился в склоны сопок, свистел и гудел в ветвях монгольского дуба, росшего возле калитаевского дома. А мальчишке чудилось, будто океанские бури завывают в корабельных снастях, туго наполняют паруса и мчат вперед и вперед по расходившемуся взбулгаченному морю одинокий корабль, и капитаном на нем Егорка. Ему ничто не преграда: пусть волны захлестывают до самых мачт, пусть гонится следом кровожадный пиратский бриг — пусть!
Проснувшись, Егорка обычно долго лежал с закрытыми глазами. Ему жаль было расставаться с чудесным сном, и мальчишка придумывал его продолжение. Ветер за окном, шум Амурского залива помогали выдумке, придавали ей яркую видимость правды.