В годы оккупации мы питались только тем, что удавалось спрятать или зарыть в землю от этих «цивилизованных» зверей.
* * *
Назначение оккупационными властями волостным старостой В. И. Лошицкого удивило всех жителей деревни Тарасово и поселка Ратомка.
— Надо же, а еще председателем колхоза был! — говорили одни.
— Да таких вешать мало! — горячась, утверждали другие.
— А на собраниях, до воины, только и слышали от него: «Да здравствует наша Советская Родина!» Одним словом, просмотрели врага, — возмущались третьи.
Действительно, то, что Виктор Иванович Лошицкий стал волостным старостой, для непосвященных было неожиданным и расценивалось как предательство. Немногим было известно, что Виктор Иванович дал согласие на эту должность с ведома патриотов. Иметь своего человека на этой должности в немецком учреждении, в условиях оккупации, многое значило. Секретарем старосты стала комсомолка Аня Бурчак.
Вступив в контакт с оккупационными властями, Лошицкий получил доступ ко многим документам. Главное же — к волостной печати и аусвайсам. Пользуясь своими правами, Виктор Иванович прежде всего определил на должность заведующего ратомской аптеки бывшего начальника аптеки корпусного госпиталя 1-го стрелкового корпуса Ефима Владимировича Саблера, а волостным врачом — бывшего начальника санитарной службы 288-го саперного батальона Филиппа Федоровича Кургаева. Теперь в Ратомке ему надо было подобрать и надежную квартиру. Выбор пал на дом Софьи Фадеевны Озанович. Ее муж погиб в гражданскую войну, и в доме она жила только с детьми.
В один из июльских дней Лошицкий вместе с Саблером зашли к хозяйке их будущей квартиры.
— Здравствуйте, Фадеевна! — с порога приветствовал Виктор Иванович на вид очень суровую и неприветливую Озанович.
— День добрый! — неторопливо и нехотя ответила Софья Фадеевна.
— Как живешь? — старался разговорить хозяйку В. И. Лошицкий.
— Как все.
— К тебе на постой привел хорошего человека. Что скажешь? [пропущены стр. 94—95]
Тарасова почти никто не умирал. Однако почти ежедневно, рано утром, сразу же после окончания комендантского часа, с высокого крыльца канцелярии на носилках выносили двоих-троих «умерших». Опустив голову, сзади носилок всегда следовал Кургаев.
«Похоронная» процессия двигалась медленно в сторону возникшего военного кладбища и обязательно мимо гитлеровского часового и комендатуры.
— Иван капут! — часто слышали они вслед возглас часового. Достигнув места захоронения, процессия останавливалась. Носилки ставились на землю. Потом молча рыли ямы. Завернутые в простыни, одеяла «трупы» спускали на дно неглубоких могил.