– Бегом за славой, р-ребятки! – взрыкнул я.
Буян с Молчуном транслировали мою команду непечатными словами, зато не в пример громче и ярче, заглушая заполошный бабий визг, предсмертные вопли заколотых штыками и частую пальбу.
– Ура-а-а!! Бей-убивай! – откликнулись полсотни солдатских глоток. В едином порыве ощетинившаяся богатым арсеналом смерти человеческая масса снесла имитацию ворот, жидкий плетень и коряво сделанные рогатки. Солнце сверкнуло на широких тесаках штуцеров, игольчатых штыках «дербанок», превращенных в пики осадных ножах, обещая нам победу.
Вместе с воплями убийц и жертв к небесам взмыл окровавленный орел на княжеском платке. Хищник расправил крылья, словно тоже собирался терзать застигнутых врасплох врагов острым клювом и изогнутыми когтями.
Первым выстрелом Акинф упредил какого-то резвого усача, выскочившего из просторной серой палатки справа от дороги. Кровавый цветок распустился на светлой рубахе со щегольским воротником, и мужик рухнул назад, не успев разрядить в нас свои пистолеты.
Как и было приказано, бойцы рассыпались на двойки и тройки меж вражеских жилищ и повозок. Непрерывную череду ружейно-пистолетной пальбы разбавили первые разрывы гранат. По всему пространству, какое удавалось охватить взглядом, растерянные враги падали на землю, вываливались из дверей и окон, повисали на заборах и штыках, истекая кровью.
– Бей-убивай сучье племя!
– Смерть! Смерть!
– Ура-а-а! Ура-а-а! – Русинский клич заглушил хор удивленных нашим коварным нападением глоток. Пусть и в основном лагере знают, кто напал. Им полезно.
Я возглавлял группу, которой предстояло занять позиции перед ручьем, чтобы с одной стороны отсечь пути отхода вражеским офицерам, сутенерам, спекулянтам, работорговцам и прочим сливкам здешнего общества, а с другой – противодействовать подходу основных сил из осадного лагеря. Ну и контролировать Евгения, чтобы тот не натворил глупостей, тоже мое право и моя обязанность.
Поскольку впереди нас стаей кровожадных волков по овчарне промчались дукары, достойные «мастерворка» цели в поле зрения отсутствовали. Револьвер оставался в предусмотрительно расстегнутой кобуре, а подаренный Буяном нож – за голенищем. Перегружать себя саблей или гранатами не стал – кираса и каска весили изрядно, но уговаривать себя не пришлось ни секунды. Была б такая возможность, обрядил бы в броню всех своих солдат, а не только командиров и древичей.
Со всех сторон неслись топот сапог, крики, выстрелы, козлиное блеянье и куриное кудахтанье. Опрокинутая корзина с бельем, клочья сена, куланьи «яблоки» разной степени свежести – мозг отчего-то особенно ярко фиксировал посторонние детали. То и дело под ногами попадались агонизирующие тела – дукары так спешили зачистить публичный дом, что не утруждали себя последней милостью победителей.