Нет, Кокрофт совершит самоубийство гораздо более эффектным способом, оно станет настоящей сенсацией, не похожей на те скучные истории, которые он читал в местных газетах. Например, он прячется за кулисами Альберт-холла, а затем, дождавшись, когда все уйдут домой, укрепляет веревку под самым потолком — как? — неважно, как-нибудь, — надевает петлю на шею и прыгает вниз. Его найдут утром. Все будут стоять, задрав голову, и гадать, как снять тело, болтающееся на высоте сорока футов. А потом в течение всего дня в специальных выпусках новостей взволнованной публике станут рассказывать все новые и новые подробности проводимой пожарниками сложной операции по спуску тела. Репетиции в тот злополучный день, естественно, будут сорваны. Иногда Кокрофт воображал иную сцену: с огромным револьвером в руке он врывается в шикарный особняк Монти Мавританца, выбегает в сад, где проходит одна из его знаменитых вечеринок, и, воскликнув: «Посмотрите, что вы со мной сделали!», — сносит себе полчерепа. Брызнувшая фонтаном кровь темными пятнами расползается по элегантным белым костюмам собравшихся в саду мужчин. В другом видении Кокрофту представлялось, как он совершает самоубийство в спальне еще одного бывшего любовника: он повесится на проволоке для нарезания сыра. Этот чертовски красивый, но ужасно ветреный и глупый мальчишка приводит в дом своего нового друга, распахивает дверь спальни и видит на своей постели обезглавленное тело старика. Срез на шее идеально ровный, такой же ровный, как ломтики сыра каерфилли, которым мальчик и Кокрофт так любили лакомиться во время их двухнедельной поездки в Уэльс. Помнится, они устроили пикник, чтобы отпраздновать годовщину знакомства.
В реальной жизни Кокрофт лишь единожды был по-настоящему близок к самоубийству. Во всяком случае, так ему казалось, когда он, лежа на рельсах неподалеку от Доулиша, ждал ночного поезда. Железная дорога шла по живописной песчаной косе вдоль берега моря. Кокрофт с наслаждением вдыхал свежий морской воздух и чувствовал, как металл приятно холодит шею. Он лежал, сложив руки на груди, и смотрел в высокое звездное небо. Кокрофт был сильно пьян, наверное поэтому звезды слегка расплывались и подрагивали. Прошло довольно много времени, прежде чем он почувствовал вибрацию. Кокрофт уже начал засыпать, но, услышав, как под головой у него вздрогнули и запели рельсы, моментально пришел в себя. Он рывком вскочил на ноги и отпрыгнул в сторону. Кокрофт стоял на насыпи и, не в силах шелохнуться, смотрел на проносящийся перед ним состав. Поезд появился гораздо быстрее, чем он думал, — секунд через тридцать после того, как его разбудило тяжелое гудение металла. Он представил, как его голова отскакивает и катится на одну сторону насыпи, а конвульсивно подрагивающее тело — на другую; внутри все похолодело, сердце подпрыгнуло и застряло в горле. Он поплелся домой. По дороге Кокрофт страшно переживал: он сказал квартирной хозяйке, что вернется к половине одиннадцатого, а уже первый час ночи. Хозяйка производила впечатление очень строгой дамы. «Теперь уж точно не удастся избежать неприятностей», — тоскливо вздохнул Кокрофт. Чем больше он думал о той ночи, тем яснее ему становилось, что, ложась на рельсы, он вполне искренне намеревался покончить с собой. «Может быть, — решил Кокрофт, — намерения были искренними, но настроение — недостаточно суицидным».